Но, в конце концов, общество спектакля продолжало-таки развиваться. И это происходило достаточно быстро, ибо к 1967 году оно вряд ли насчитывало и сорок лет, использованных, однако, в полной мере. С тех пор его собственное развитие, изучить которое никто так больше и не удосужился, и его ошеломляющие достижения показали, что тогда мною была описана именно его действительная природа. Эта подтвердившаяся точка зрения обладала не только академической ценностью, потому что, безусловно, было необходимо признать единство и структурацию той действующей силы, каковой является спектакль, чтобы, исходя из нее, обрести способность исследовать, в каких же направлениях эта сила может перемещаться, оставаясь тем, что она есть. Эти вопросы были очень важными, ибо касались как раз тех обстоятельств, в каких конфликт далее развивался внутри общества. А если сегодня спектакль, безусловно, добился большего могущества, чем прежде, то чему же служит теперь эта дополнительная мощь? Чего же он достиг такого, чего прежде достичь не мог? И где в данный момент, в общем и целом, проходят
Я упомяну лишь о нескольких
Сегодня, когда никто из находящихся в здравом уме уже не может сомневаться в существовании и могуществе спектакля, можно, наоборот, вполне усомниться в том, разумно ли вообще что-либо добавлять к проблеме, которая столь драконовским способом была решена самим жизненным опытом. Газета «Монд» от 19 сентября 1987 года с благодушием проиллюстрировала то, что формула: «Если нечто существует, то говорить о нем больше нет никакой необходимости» – воистину основной закон эпохи спектакля, которая, по крайней мере в этом отношении, не допустила отставания ни одной страны: «Понятное дело, что современное общество является обществом спектакля. И вскоре нужно будет особо выделять тех, кто не обращает на себя внимания. Уже не счесть трудов, описывающих данный феномен и доходящих не только до характеристики промышленно развитых государств, но и не оставляющих в стороне и страны, отставшие от своего времени. Но самое смешное, что книги, анализирующие этот феномен, как правило, чтобы выразить сожаление по его поводу, точно так же сами должны принести себя в жертву спектаклю, чтобы о себе заявить». Впрочем, правда в том, что эта запоздалая показная критика спектакля, в довершение ко всему жаждущая «заявить о себе», в его же пространстве станет нарочито ограничиваться пустыми обобщениями или лицемерными сожалениями; равно как бессодержательным окажется и то внезапно протрезвевшее благоразумие, что паясничает на страницах газет.
Исчерпанность дискуссии о спектакле, то есть о том, что делают собственники мира, организуется, таким образом,