Общество усталости. Негативный опыт в эпоху чрезмерного позитива

Под лозунгом «Vita contemplativa»[18] не должен воскрешаться мир, из которого эта жизнь произошла изначально. Она связана с тем опытом бытия, согласно которому прекрасное и совершенное, будучи неизменным и вечным, изымает себя из человеческого доступа. Ее основное настроение – это удивление так-бытию (So-Sein) вещей, освобожденное от любых манипуляций и процессуальности. Картезианско-ново-временное сомнение приходит на смену удивлению. Созерцательная способность тем не менее необязательно связана с вечным бытием. Как раз становящееся, неприметное или мимолетное являют себя только глубокому, созерцательному вниманию

¹⁶. Доступ к долгому и медленному также есть только у созерцательного пребывания. Формы или состояния вещей ускользают от гиперактивности. Поль Сезанн, этот мастер глубокого созерцательного внимания, заметил однажды, что он может видеть запах вещей. Эта визуализация запахов требует глубокого внимания. В созерцательном состоянии мы будто выходим из себя и погружаемся в вещи. Мерло-Понти описывает созерцательное изучение пейзажа Сезанном как овнешнение или выворачивание (Entinnerlichung): «Госпожа Сезанн рассказывала, что прежде всего он изучал геологические пласты пейзажа, затем застывал и смотрел, смотрел расширенными глазами, “врастал” в пейзаж. <…> Пейзаж измысливается во мне, я – его сознание, говорил Сезанн»¹⁷. Лишь глубокое внимание приостанавливает «изменчивое видение» и дает место собиранию, способному «соединить блуждающие руки природы»[19]

. Без этого созерцательного собирания взгляд беспокойно блуждает и не выражает ничего. Но искусство – это «акт выражения»[20]. Даже Ницше, заменивший бытие волей, знал, что человеческая жизнь заканчивается в смертельной гиперактивности, если из нее полностью изгнать созерцательный элемент: «Благодаря недостатку покоя наша цивилизация переходит в новое варварство. Никогда деятельные, т. е. беспокойные, не имели большего влияния, чем теперь. Поэтому к числу необходимых корректур, которым нужно подвергнуть характер человечества принадлежит усиление в очень большой мере созерцательного элемента»¹⁸.

Vita activa [21]

В свой работе «Vita activa» Ханна Арендт пытается реабилитировать vita activa в противовес традиционному примату vita contemplativa и вновь артикулировать ее внутреннее многообразие. С ее точки зрения, традиция несправедливо сводила vita activa к простому непокою, necotium или a-scholia

¹⁹[22]. Она связывает свое новое определение vita activa с приматом действия. Тем самым она, как и ее учитель Хайдеггер, предается героическому активизму. Ранний Хайдеггер, конечно, связывал решительное действие со смертью. Возможность смерти налагает на действие рамки и делает свободу конечной. Ханна Арендт, напротив, связывает возможность действия с рождением, что придает действию большую героическую силу. Согласно ей, чудо состоит в самой рожденности человека и в новом начале, которое люди благодаря своей рожденности должны деятельно осуществить. На место веры, влекущей за собой чудо, вступает действие. Теперь чудо вызывается героическим действием, к которому обязывает рожденность человека. Тем самым у действия появляется почти религиозное измерение́⁰.

Современное (moderne) общество как трудовое общество, согласно Арендт, уничтожает всякую возможность действия, сводя человека до animal laborans, трудящегося зверя. Действие же активно требует новых процессов. В противовес этому современный человек пассивно отдается безличному процессу жизни. Мышление также деградирует до вычисления как функции мозга. Все формы vita activa, как производство, так и действие, опускаются до уровня труда. Поэтому Арендт считает, что Новое время, которое начиналось с неслыханной, героической активации всех человеческих способностей, в итоге приводит к мертвенной пассивности.