Общежитие

На скукожившегося красного Кропина безмятежно смотрели чистенькие фарфоровые глазки женщины с медальками. Она уже ела… Однако… однако тоже ведь надо, наконец, где-нибудь поесть. Кроме молока, ничего ещё сегодня во рту не было. Поднялся.

Когда стоял за столиком в буфете и ел, услышал, что объявили посадку на поезд Харьков-Владивосток. Надо, наверное, было проводить, посадить в вагон. Но это выглядело бы уже лишним. Женщина чувствовала бы себя неудобно. (О чём говорить? Всё об этих деньгах? Что непременно вышлет?)Доброе дело, видимо, должно останавливаться у какой-то черты. Иначе это уже не добро будет, а – навязчивость. Влезание в душу. Да.

По территории буфета шныряли так называемые чистильщики. Городские, так сказать, волки-санитары. Можно? Кропин не успел рта раскрыть,как существо вроде бы женского пола увело с собой его бутылку. Из-под ситро. Можно? И кефирная бутылка поплыла следом. Не допил же! Эй! Поздно. Да-а. Вот ловкачи.

А не прогуляться ли (вот только вытереть губы салфеткой)… не прогуляться ли теперь в город? В кино сходить, например? Да и Оперный театр посмотреть (ведь наслушался о нём, подъезжая к Новосибирску)? ЦУМ там какой-нибудь? Базар? Время до поезда – море.

Кропин вышел из вокзала и, миновав площадь, пошёл вдольширокого проспекта. Глазел на тяжёлые пяти-и шестиэтажные дома, на витрины, читал названия магазинов. Несмотря на массы машин, небо было чистое, свежее. Тополь смеялся, как пудель. Люди плыли навстречу лёгкие, зыбкие в солнце, не мешали. Кропин шёл, улыбался. И – рот вдруг опять раскрыл. Как всегда. По проспекту со спорой повозкой на шинном ходу сыто трусил конь-тяжеловоз. Нисколько не пугался машин. Передние мощные ноги, что тебе мохнатые штаны индейца, резко впечатывались в асфальт, как будто сбрасывали на него подковы. Задние – пружинно подтанцовывали, несли. Рассыпчатый пышный хвост точно заметал что-то за конягой, ритмично заметал. Красавец конь! Кропин радовался, оглядывался на людей. Понимая значимость действа, коновозчик пролетел чугунным артистом. Кропин тянулся с проезжей части. Готов был дунуть следом. (Вот была бы картина!) Но сдержался.Вернулся на тротуар.

Квартала за четыре от вокзальной площади вышел к довольно большому, новой постройки универмагу в два этажа. Сплошь в стекле и с лестницей во всё здание. Зашёл и долго ходил по нему. В одном из отделов на втором этаже вдруг увидел багажные ремни. Вот ведь как повезло! Но для уверенности спрашивал: это ремни у вас, да, для багажа? Продавщица молчала. Остановленные глаза её смотрели… словно сквозь Кропина. Кропин обернулся, потом невольно начал приседать перед ней, пытаясь уследить, куда она глядит. Бесполезно – глаза как будто на цыпочки встали… Да-а… Вдруг повернулась к Кропину спиной. Точнее – пышным задом. Вдобавок вспышенным ещё и плиссированной юбкой. Как фря какая-то. Прямо от Ги де Мопассана. Пышка. Что-то перебирала там. Не оборачиваясь, кинула Кропину ремни. Кропин ловко поймал. Как сеттер. Зачем пошла работать сюда? Если брезгует людьми? Прямо на каторге человек! Кропин усердно мял ремни, косясь на продавщицу. Дёргал, проверял на прочность. С ремнями пошёл к выходу, к лестнице. В общем-то, довольный. Фря не проронила ни звука. Даже когда расплачивался. Говорил почему-то ей, не останавливаясь. Как балаболка какой тренькал. Болван.

Через квартал от универмага увидел, наконец, здание Оперного театра… Огромный театр был… как гробница. Как гробница Тутанхамона… Если такого размера могла она когда-нибудь быть… Впереди, на низком пьедестале (а издали казалось, что прямо на земле) стояли вооруженные рабочий и партизан бородатый. Оба небывалых размеров. С глинобитными ножищами.Прямо-таки циклопы. Они надёжно охраняли всех муз и граций у себя за спиной… Подходить ближе Кропин не стал. Хватит, пожалуй, таких достопримечательностей.