Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон

Его скороговорка была не столько возмущённой тирадой, сколько малодушной мольбой. И здоровья супруги эта мольба касалась в последнюю очередь. Не отрывая взгляда от хозяина, Вера намеренно громко и чётко уточнила в сторону кушетки:

– Когда приходила последняя менструация?

Прислуга замерла в смущении. Хозяйка, нарочито громко ахнув, демонстративно изобразила обморок, шумно откинувшись на подушки.

– Понятно! – резюмировала Вера. – Приливы. Климакс у вашей драгоценной супруги. Весьма возможно: патологический.

В этот момент Бельцева беззвучно осела на пол. Вера успела подхватить почти невесомую горничную.

– Пациенткой я и занимаюсь. Госпитализирую её в Царскосельскую клинику. Мы ещё закрыты. Счёт за лечение изволите оплатить? – княгиня весьма красноречиво уставилась на хозяина дома.

Повисла пауза. Вся прислуга с жадным любопытством уставилась на него, позабыв о страдающей хозяйке. Стоит отметить, что, приоткрыв один глаз, за ним наблюдала и болезная супруга, решившая пока не приходить в себя от греха подальше. Хозяин кивнул. После чего Вера с горничной на руках двинула на выход. Хозяин потрусил за княгиней, тихо бормоча:

– С женой-то что делать?

В дверях Вера остановилась и ответила тоже тихо, но более чем внятно:

– А вот то самое, что с ней делали! – она кивнула на бесчувственную Бельцеву – Желательно регулярно. Супруге вашей уже и приплод не грозит. Зато любознательность, как я погляжу, разбирает. Она или в курсе ваших шалостей, или догадывается. Прислуга, смотрю, в курсе, – Вера метнула взгляд в сторону оставшихся в столовой и попала именно туда, куда целила, – в хозяйку, подсматривающую из-под прищуренных век. Той пора было уже приходить в себя, что она и сделала, демонстративно ахнув и возопив:

– Мне хоть кто-нибудь поможет?! Что вы возитесь с этой… шлюхой?

Последнее слово она выкрикнула надрывно, злобно, истерично.

– Ага! – припечатала Вера. – Не догадывается, а точно знает. Это, конечно, не то наказание, которого вы заслуживаете, но за неимением законных способов вас прищучить, сойдёт и ваша мадам!

После чего профессор хорошо поставленным голосом, могущим перекрыть и артиллерийскую канонаду, обратилась к хозяйке:

– Вам очень поможет конюх помоложе!

К Царскосельскому госпиталю прибыли нескоро. Но, собственно, никуда и не торопились. Иван Ильич и Георгий Романович так и ехали молча. Молчала в карете Вера, пользуясь возможностью побыть наедине с собой. Жизнь Марины Бельцевой была вне опасности. Потребуется теперь устраивать судьбу этой девчонки. Раз уж попалась на пути.

Княгиня немного лукавила, говоря профессору Хохлову, что никто её на службу не берёт[13]. Императрица лично приглашала Веру на должность старшего ординатора Царскосельского госпиталя. Но Вера не хотела пользоваться высочайшим расположением, не желая давать повод склокам ни вокруг себя, ни тем более – императрицы. Вот, мол, и за эту «похлопотала». К тому же ходили слухи – увы, и Вера к ним прислушивалась, – что Александра Фёдоровна жаждет, чтобы Евгений Сергеевич Боткин возглавил Царскосельский госпиталь.

Вера Игнатьевна прекрасно относилась к Евгению Сергеевичу. Считала его человеком выдающихся личных качеств. Человеком высоконравственным. Но никак не выдающимся или даже хоть сколько-нибудь способным администратором. Она не хотела служить под его началом. Да и не под чьим бы то ни было началом. Конфликтовать с Боткиным было невозможно, а вне конфликта нет созидания, нет развития, нет жизни.

Императрица любила Веру. Императрица высоко ценила Боткина. Она мечтала видеть их обоих в Царскосельском госпитале. Пока этого единения – и Вере Игнатьевне, и Евгению Сергеевичу – удавалось счастливо избегать. Они несколько раз столкнулись на войне, и Вера поняла, что он, безусловно, блаженный, практически святой. А этого ей, человеку энергичному, кипучему, несмиренному, никак не вынести.

Она и на приглашения в дом Евгения Сергеевича всегда отвечала невероятно вежливыми великосветскими отказами. Первое, что он сделал после того, как она фактически перехватила его славу аналитика огрех медицинской части русско-японской кампании, – пригласил её на вечер в её же честь. В свой дом. Он устроил вечер в её честь, мать твою за ногу! И любого другого можно было бы заподозрить хотя бы в изощрённом аристократическом коварстве. Но не этого! Он и правда был таким. Он искренне хотел чествовать княгиню!

Ещё на фронте ходила легенда, что он подарил семейную реликвию двум бедолагам-ампутантам, первый и последний раз видя их в госпитале. Вера Игнатьевна смело руку отдала бы на отсечение, любую, а то и обе, что это не легенда, а правда. И что шахматы ещё Петра Кононовича Боткина, пионера чайного дела в России, почётного гражданина Москвы, мецената и благотворителя, его внук совершенно спокойно, без единого сожаления – да какое, к чёрту, сожаление! – от всей души и считая за честь! – отдал безымянным солдатикам, чтобы скрасить их вынужденный страдальческий досуг.[14] Нет, Вера готова работать даже с чёртом лысым! Но не с Евгением Сергеевичем Боткиным.