Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон

Господин доктор немного помедлил, затем промямлил:

– Когда не замужем и выкидыш… Мы в таких случаях обязаны…

– Вы подвергаете сомнению мои слова? Мою компетенцию? Мою честь?! – перебила Вера, изобразив грозную княгиню, героя войны с известной репутацией.

– Ни в коем случае! – с перепугу врач встал и, сколько мог, вытянулся.

Был он полон по телосложению, человек совершенно гражданский, так что вышло у него не очень, но Вера Игнатьевна оценила старание. Не дав ему опомниться, продолжила:

– Вы подвергаете сомнению слова этой несчастной девушки, которую смеете укорять в том, что она не замужем? Или… – Вера искренне ужаснулась (когда было необходимо, её театральные телодвижения были великолепны, хотя она и не любила этого). – Если я вас верно трактую, вы подозреваете несчастное бесправное забитое существо в чём похуже? В преступных намерениях?!

Вера Игнатьевна поднялась, и негодование её никто бы не назвал наигранным. Ибо оно таковым не было. Негодование было искренним, выстраданным, застарелым.

В Царскосельской больнице абсолютно все отлично были осведомлены, кто такая княгиня Данзайр, а равно о её тёплой дружбе с императрицей, и, конечно же, о том, что ею восхищается обожаемый здесь всеми Боткин. К чёрту протокол!

– Что вы, Вера Игнатьевна! – горячо воскликнул врач. – Я и сам всеми фибрами души искренне ненавижу эту бюрократию, возню эту полицейскую. Да и сами они не горят рвением подобные случаи разбирать…

– Можно же, не дай господь, и разобраться ненароком! – с насмешливым холодком перебила Вера. – Припоминаете ли вы случаи, когда хозяев судили за изнасилование прислуги, а? Вот и я не припоминаю.

Господин доктор согласно кивнул. Выдохнул. Сел. Взялся за перо. Проговорил уже в бумагу:

– Эргометрин, холод на низ, покой. Три дня.

– Пять. Пять дней полного покоя. Пропишите ей офицерский стол, – Вера Игнатьевна устремила к портрету государыни императрицы ангельский взор. Именно под патронатом Александры Фёдоровны находился Царскосельский госпиталь.

– Никаких возражений не имею.

– К слову, пациентка платная. В полном объёме выставляйте счета, не стесняйтесь. Бывший её наниматель оплатит в лучшем виде. А сейчас, будьте любезны, оставьте нас ненадолго наедине.

– Конечно, Вера Игнатьевна! – немедля вскочил врач, обрадованный уже тем, что не за больничный кошт сия щедрость.

Когда за штатным лекарем закрылась дверь, Вера Игнатьевна присела на край кушетки. Марина бросилась горячо целовать руки княгини.

– Прекрати немедленно, дурища! Я не тебя спасаю. Я себя спасаю. И молодого доктора, к которому ты явилась с закровяненным подолом. Вот! – Вера достала из кармана визитную карточку клиники. – Как выпишут, сразу приходи. Нам нужны сёстры милосердия. Жить будешь при клинике. Возьми, чтобы не пешком, – Вера протянула ей деньги.

Бельцева Марина всё-таки исхитрилась покрыть руки княгини шквалом горячих поцелуев и оросить слезами. Вера не стала снова вырывать ладони, человеку разрядка нужна.

– Спаси вас Бог, Вера Игнатьевна! Меня хозяйка со свету сживала, хозяин насильничал чуть не каждую ночь. Идти некуда… Я хотела его родить, хотела! Вот вам крест! Но как? Куда? На что жить? И где? Вырастить, воспитать.

Вера погладила Марину по волосам. Аккуратно высвободила руки. Подошла к окну. Уставилась на унылый пейзаж с неизбывной печалью.

– Это всегда очень тяжело. Чудовищный выбор, которого к тому же легально женщина лишена. Я знаю одну… Одну чудесную и замечательную женщину… По крайней мере, именно такой эта женщина когда-то была. Она родила без мужа. Но, правда, её ситуация, признаюсь, была лучше твоей. Она любила того, от кого понесла. Ей удалось вырастить сына. Не знаю, удалось ли воспитать, но вырастить удалось на отлично. Но какой ценой!

– Ей пришлось… торговать своим телом?! – вырвалось у Марины.

Видимо, этого она опасалась более всего. Что неудивительно для жертвы насилия. Вера горько усмехнулась. Моргнув, она с удивлением обнаружила, что по щекам опять побежала предательская жидкость. Нет, это слишком для одного дня! Не иначе, Бельцева со своим ещё бьющим гормоном так влияет. Вера Игнатьевна промокнула щёки тыльной стороной ладони и тихо сказала:

– Хуже. Душой.

Обернувшись, княгиня увидела насмерть перепуганный взгляд Марины.

– Господи! Не в том смысле! Вы, никак, романов Крыжановской-Рочестер[15] начитались. Поди, в доме у хозяйки только их и держали.

Марина потешно развела руками. Вера улыбнулась. Эта Бельцева – очень сообразительная девчонка. Может выйти толк.

– Никто не рисовал пифагорейских пентаграмм, не вызывал дьявола, не писал расписок кровью. Эта женщина… Моя подруга…