Общности

«Нация» — это понятие, которое если вообще можно определить однозначно, то, во всяком случае, не путем указания общих эмпирических качеств тех, кто к ней причисляется. Для людей, которые в этом понятии время от времени нуждаются, оно прежде всего, несомненно, означает, что определенной группе индивидов должно быть присуще специфическое чувство солидарности, противопоставляющее их другим группам, а это значит, что понятие принадлежит к ценностной сфере. Однако относительно того, как отграничивать соответствующие группы и каким должно быть действие общности, следующее из чувства солидарности, согласия нет. Прежде всего, «нация» в обычном словоупотреблении не совпадает с населением государства, т. е. с принадлежностью к политической общности. Так, многие политические общности (Австрия [до 1918]) объединяют группы людей, страстно настаивающих на самостоятельности их «нации» по отношению к другим группам или, наоборот, на причастности к единой «нации», состоящей из разных групп (опять же Австрия). Далее, она не тождественна языковой общности, ибо этого не всегда достаточно (как в отношениях сербов с хорватами, а также американцев, ирландцев и англичан), да и, кажется, необязательно требуется (в официальных актах выражение «швейцарская нация» используется наряду со «швейцарским народом»), а некоторые языковые общности и не ощущают себя отдельной «нацией» (так, по крайней мере, до последнего времени — белорусы344). Тем не менее стремление считаться отдельной «нацией» особенно часто связано с наследием массовой культуры языковой общности (так преимущественно обстоит дело в классической стране языковой конфронтации — в Австрии, а также в России и в Восточной Пруссии), хотя и с разной степенью интенсивности (например, весьма низкой в Америке и Канаде). Однако говорящие на одном языке могут отвергать язык как признак «национальной» принадлежности и выдвигать на передний план другие значимые «ценности массовой культуры»: конфессию (сербы и хорваты), особенности социальной структуры и нравов (немецкоязычные швейцарцы и эльзасцы в сравнении с имперскими немцами, ирландцы в сравнении с англичанами), а следовательно, элементы «этничности», но прежде всего общность политической судьбы, связавшей их с другими нациями (эльзасцев — с французами со времен революционных войн — их общей героической эпохи, балтийских немцев — с русскими, на чью политическую судьбу они влияли). Само собой понятно, что «национальная» принадлежность не должна опираться на реальную кровную связь, ведь повсюду самые радикальные «националисты» часто чуждого этой национальности происхождения. Также и единство особенного антропологического типа хотя и нельзя сказать, что совсем несущественно, но ни достаточно, ни необходимо для обоснования «нации». Если все‑таки идея «нации» естественно включает представления об общем происхождении и некоей общей сущности (неопределенного содержания), то она делит их — как мы видели345 — с точно так же питающимся из различных источников этническим чувством общности. Но этническое чувство общности само по себе еще не создает «нацию». Даже белорусам, несомненно, всегда имевшим ощущение своей этнической особенности по отношению к великороссам, сейчас346 было бы трудно претендовать на предикат отдельной «нации». У поляков Верхней Силезии до совсем недавнего времени почти полностью отсутствовало ощущение сопринадлежности к «польской нации», они чувствовали свою этническую особость по отношению к немцам и были прусскими подданными, и ничем более. Вопрос, можем ли мы называть евреев «нацией», не нов; на него в основном негативно, но, во всяком случае, всегда по-разному — в смысле обоснования и степени согласия — отвечали бы массы российских евреев, ассимилированных западноевропейских и американских евреев и сионистов, но прежде всего по-разному реагировали бы народы, среди которых они живут: с одной стороны, например, русские, с другой — американцы (по крайней мере, те из них, кто еще сегодня придерживается взгляда о «сущностном сходстве» американского и еврейского типов, подобно американскому президенту347, выразившему эту точку зрения в официальном документе). И те немецкоязычные эльзасцы, которые отвергают принадлежность к немецкой «нации» и лелеют воспоминания о политической общности с Францией, не причисляют себя тем самым к французской «нации». Негр в Соединенных Штатах — по крайней мере, сегодня348 — причислит себя к американской «нации», однако вряд ли с этим согласятся белые американского Юга. Еще 15 лет назад крупные знатоки Востока отрицали за китайцами право называться «нацией» — они якобы лишь «раса», сегодня же ответ не только ведущих китайских политиков, но и тех же самых наблюдателей звучал бы иначе, и кажется, что какая‑то группа может при определенных обстоятельствах в силу определенного поведения достичь состояния «нации» или претендовать на достижение такого состояния, причем за довольно короткий промежуток времени. В то же время существуют группы, которые не просто демонстрируют индифферентность в этом отношении, но прямо отказываются признавать оценку принадлежности к единой «нации» как достижения; ныне это прежде всего определенные ведущие слои в классовом движении современного пролетариата, хотя в зависимости от политической, языковой или социально-сословной принадлежности и в зависимости от слоя в пролетарском движении эта тенденция сегодня идет на убыль.