Обширней и медлительней империй

Он посмотрел на странную тяжелую книгу, раскрытую на коленях Форист, и спросил:

– О чем в ней говорится?

– Я знаю лишь несколько слов. Акета дал нам ее как учебное пособие. В основном я рассматриваю картинки. Как маленькая девочка.

Перелистнув страницу, она показала ему небольшой золотистый рисунок: мужчины в изумительно красивых нарядах и головных уборах танцевали под пурпурными склонами Йянанама.

– Далзул считает, что они еще не придумали письменность. Он должен увидеть это.

– Он уже видел их книги, – ответила Риель.

– Но…

Шан замолчал, не зная, что сказать. Риель положила ладонь на его плечо и задумчиво произнесла:

– Давным-давно на Терре один из антропологов посетил удаленное и изолированное арктическое племя. Он выбрал самого смышленого из мужчин и забрал его с собой в огромный город Нью-Йорк. Невероятно, но наибольшее впечатление на этого дикаря произвели два каменных шара, украшавших парадную лестницу отеля. Он ликовал, осматривая их, и его не интересовали высотные здания, машины и улицы, заполненные людьми…

– Мы полагаем, что чартен-проблема основывается не только на впечатлениях, но и ожиданиях, – сказала Форист. – Какая-то часть нашего сознания намеренно создает смысл мира. Мы смотрим на хаос, выискиваем отдельные фрагменты и строим из них свой мир. Так поступают дети, и так поступаем мы. Люди отфильтровывают большую часть того, о чем рапортуют их чувства. Мы сознательны только к тому, что хотим осознавать. При чартене вся вселенная обращается в хаос, и, когда мы выходим из него, нам приходится реконструировать мир. Мы хватаемся за все, что узнаем. Но стоит нам уцепиться за какой-то фрагмент мироздания, как остальное само пристраивается к нему.

– Каждый из нас может сказать «я», и это породит бесконечное число сентенций, – добавила Риель. – Но уже следующее слово начинает выстраивать непреложный синтаксис. «Я хочу…» При последнем слове в нашем утверждении вообще не может быть хаоса. Хотя при этом приходится использовать только те слова, которые мы знаем.

– Благодаря этому мы и вышли из хаотических переживаний на «Шоби», – сказал Шан.

У него внезапно заболела голова. Боль сплелась с пульсом и прерывисто застучала в обоих висках.

– Чтобы не сойти с ума, мы конструировали синтаксис происходящего. Мы рассказывали друг другу нашу историю.

– И старались рассказывать ее правдиво, – напомнила Форист.

– Ты считаешь, что Далзул нам лгал? – спросил Шан, массируя виски.

– Нет. Но что он рассказывал? Историю Ганама или историю Далзула? Простые люди, похожие на детей, провозгласили его королем. Прекрасная принцесса предложила ему стать ее мужем…

– Но она действительно предложила.

– Это ее работа. Ее обязанность. Она здесь верховная жрица. Ее титул «анам». Далзул перевел как «принцесса», но мы считаем, что данное слово означает «земля». Понимаешь? Земля, почва, мир. Она – земля Ганама, которая с честью приняла чужеземца. И это действие потребовало какой-то ответной функции, которую Далзул интерпретировал как «королевский сан». Но они не имеют королей. Ему предлагается какая-то священная роль – возможно, супруга анам. Не мужа Кет, а духовного супруга! И только в те моменты, когда она выступает в роли анам. Жаль, что мы не знаем всех деталей. Боюсь, Далзул не понимает, какую ответственность берет на себя.

– Между прочим, мы тоже можем испытывать чартен-проблему, – сказала Риель. – Ничуть не меньше Далзула. Но как нам убедиться в этом?

– Помогло бы сравнение записей, – ответила Форист. – Наших и твоих, Шан, ты нам нужен.

«Они все говорят одно и то же, – подумал он. – Далзулу нужна моя помощь. И этим тоже. А как я им могу помочь? Я не понимаю, куда мы попали. Мне ничего не известно об этом мире. Я только могу сказать, что камень под моей ладонью кажется теплым и шершавым.

И еще я знаю, что эти две умные, красивые женщины пытаются быть честными со мной.

И еще я знаю, что Далзул великий человек, а не глупец, эгоист и лжец.

Я знаю, что камень шершавый, солнце горячее, а тень прохладная. Я знаю сладковатый вкус зерен типу, их треск на зубах.

Я знаю, что, когда Далзулу исполнилось тридцать, ему поклонялись как богу. Пусть даже он и отрицал это поклонение, но оно изменило его. И теперь, постарев, он помнил, что значит быть королем…»

– У вас есть какие-нибудь сведения о том духовном сане, который ему предстоит принять? – хрипло спросил Шан.

– Ключевым словом является «тодок» – посох, жезл или скипетр. Титул произносится как «тодогай» – тот, кто держит скипетр. Таким образом, Далзул имеет право держать в руках какой-то жезл. Он перевел этот титул как «король». Но мы не думаем, что данное слово означает человека, имеющего власть.

– Повседневные решения принимаются советниками, – сказала Риель. – Жрецы же обучают людей, проводят церемонии и… держат город в духовном равновесии.

– Иногда их ритуалы требуют кровавых жертв, – добавила Форист. – Мы не знаем, что именно придется сделать Далзулу. Но ему лучше выяснить это заранее.

Шан огорченно вздохнул.

– Я чувствую себя глупцом, – сказал он.

– Из-за того, что ты влюблен в Далзула?