Обширней и медлительней империй

Черные глаза Форист смотрели прямо ему в лицо.

– Я уважаю тебя за это, Шан. Но, думаю, он нуждается не в любви, а в помощи.

Выходя из ворот, он чувствовал, как Форист и Риель провожают его взглядами. Он медленно шагал по каменной дороге, ощущая их нежную заботу, соучастие и общность.

Шан направился к рыночной площади.

«Мы должны собраться вместе и пересказать друг другу нашу историю», – говорил он себе. Но слова казались поверхностными и пустыми. «Я должен слушать, – повторял он мысленно. – Не беседовать, не говорить, а слушать. Стать безмолвным».

И он слушал, шагая по улицам Ганама. Он пытался думать, чувствовать, видеть своими глазами, быть самим собой в этом мире – в этом, а не в том, что придумали он, Далзул, Риель и Форист. Он пытался принять эти непокорные и неизменные горы, камни и глину, сухой прозрачный воздух, дышащие тела и мыслящие умы.

Продавец в одной краткой музыкальной фразе расхваливал свой товар. Пять нот, чарующий ритм, «ТАтаБАНаБА», и после паузы та же фраза. Снова и снова, сладко и бесконечно. Мимо него прошла женщина. Шан рассмотрел ее до мельчайших подробностей, буквально за одно мгновение: низкорослую, с мускулистыми руками, с озабоченным выражением широкого лица, с тысячью мелких морщинок, отпечатанных солнцем на глиняной гладкости кожи. Она прошла мимо, не замечая его, будучи сама собой, без конструирования реальности, без перекрестных проверок, недосягаемая, чужая и абсолютно непонятная.

Значит, пока все правильно. Грубый камень, согревавший ладонь, такт на пять ударов, и маленькая женщина, ушедшая по своим делам. Но это было только началом.

«Я сплю, – подумал он. – С тех пор как мы оказались здесь. И это не кошмар, как на „Шоби“, а хороший, сладкий и тихий сон. Но кому он принадлежит – мне или Далзулу? Все время оставаясь рядом с ним, глядя на мир его глазами, встречая Виаку и других, празднуя на пирах и слушая музыку… Изучая их танцы, изучая игру на барабанах и ганамскую кулинарию… Подрезая деревья в садах… Сидя на террасе и щелкая семена типу… Это солнечный сон, наполненный музыкой, деревьями, дружелюбием и мирным уединением. Мой добрый сон, удивительный и противоречивый. Без королевской власти, без прекрасной принцессы, без претендентов на трон. Я ленивый человек, с ленивыми снами. Мне нужна Тай. Чтобы она разбудила меня, раздразнила, заставила жить. Я нуждаюсь в этой сердитой женщине – в моем милом и строгом друге.

Впрочем, ее могут заменить Риель и Форист. Они любят меня, несмотря на мою леность. Они способны выбить лень из любого мужчины».

В его уме возник странный вопрос. «Знает ли Далзул, что мы тоже здесь? Вполне понятно, что Риель и Форист не существуют для него как женщины. Но существую ли я для него как мужчина?»

Он даже не стал искать ответ на этот вопрос. «Я должен встряхнуть его как следует, – подумал он. – Ввести в гармонию какую-то толику диссонанса, синкопировать ритм. Я приглашу его к ужину и поговорю с ним начистоту», – решил Шан.

* * *

Несмотря на свой внушительный вид зрелого мужчины, с ястребиным носом и свирепым лицом, Акета оказался очень мягким и терпеливым учителем.

– Тодокью нкенес эбегебью, – с улыбкой повторил он пятый раз.

– Скипетр… чем-то… наполняется? Господством свыше? Он что-то воплощает? – спрашивала Форист.

– Связан с чем-то… символизирует? – шептала Риель.

– Кенес! – сказал Шан. – Электричество. Вот слово, которое мои спутники использовали, описывая генератор тока. Сила!

– Значит, скипетр символизирует силу? – спросила Форист. – Вот так откровение! Дерьмо!

– Дерьмо! – повторил Акета.

Ему понравились звуки этого слова.

– Дерьмо! Дерь-мо!

Используя искусство мима, Шан в танце изобразил вулкан и водопад. Затем начал имитировать движение колес, плеск струй и жужжание динамо-машины. Шан ревел, пыхтел и издавал различные звуки, не обращая внимания на недоуменные взгляды женщин. В интервалах между новыми взмахами рук он, как встревоженная наседка, выкрикивал одно и то же слово.

– Кенес? Это кенес?

Улыбка Акеты стала еще шире.

– Соха, кенес, – согласился он и жестами показал скачок искры от кончика пальца к другому. – Тодокью нкенес эбегебью.

– Скипетр означает и символизирует электричество! – сказал Шан. – Теперь все ясно. Если человек принимает скипетр, он становится «жрецом электричества». Мы знаем, что Акета – «жрец библиотеки», Агот – «календарный жрец». А тут у них появится еще один коллега.

– Это имеет смысл, – согласилась Форист.

– Но почему они избрали своим главным электриком Далзула? – спросила Риель.

– Потому что он спустился с неба, как молния! – ответил Шан.

– А разве они выбирали его? – спросила Форист.

Какое-то время все молчали. Акета, внимательный и терпеливый, смотрел на них, ожидая продолжения разговора.

– Как будет «выбор»? – спросила Форист у Риель. – Сотот?

Она повернулась к их учителю:

– Акета. Дазу… нтодок… сотот?

Тот печально вздохнул и, кивнув, ответил:

– Соха. Тодок нДазу ойо сотот.

– Да. Это скипетр избрал Далзула, – прошептала Риель.

– Ахео? – спросил Шан. – Почему?