Обские пираты прошлого века

«Шайтаны, шайтаны на Оби!» — испуганно повторяли встречавшиеся с ними остяки, пугливо прячась по протокам и заливам и горячо молясь своим богам об избавлении от неожиданного Дьявольского наваждения. Мольбы эти были излишни: бедные чумы инородцев не могли привлечь сытых и в волю пьяных разбойников, да и другие мысли занимали их. Предстояло пройти мимо Сургута, этого единственного места, где можно было ожидать неприятной встречи с служилыми людьми, — встречи, исход которой, во всяком случае, был неизвестен. Не зная в точности численности сургутского гарнизона, разбойники естественно должны были опасаться возможности быть захваченными, а одна мысль об ожидавшем их в этом случае возмездии должна была приводить в ужас. Но и тут, как увидим ниже, случай выручил их.

III.

Воевода Еропкин, ничего не зная о случившемся у погоста Богоявленского и совершенно успокоившись насчет возможности появления каторжников в Сургуте, снова зажил мирною сургутскою жизнью, со страстью предаваясь любимой своей забаве— охоте и рыбной ловле. 17-го июня, рано утром, он с денщиками отправился вверх по Оби, на остров, с целью закинуть несколько неводов, да кстати пострелять, если что попадется под руку. Все шло прекрасно, «рыбалка» удалась на славу, и Еропкин уже стал подумывать о возвращении домой, как вдруг заметил на реке что-то необычайное, странное, поразившее его до крайности… К острову приближалось несколько лодок, наполненных людьми, богато и пестро одетыми. Не успел воевода придти в себя и сообразить, в чем дело, как с лодок раздался залп, сидевшие в них люди повскакали с мест и с дикими криками бросились высаживаться на берег. В миг Еропкин с своими денщиками был отрезан от лодок и очутился во власти «незнаемых людей», о звании которых, впрочем, не трудно было догадаться по отсутствию ноздрей и зверским, обезображенным клеймами, лицам…

Началась расправа, «Ты-то де нам и надобен, нам де про вас сказывали в верху рыбаки, что де ты здесь на острову», — говорили разбойники, связывая дрожавшего от страха Еропкина. С ужасом смотрел он на свою свиту, жестоко избитую и лежавшую в беспомощном состоянии на земле, мысленно прощался со своими близкими, зная, что пощады ему от разбойников не будет. После краткого совещания решено было расстрелять воеводу; его подняли с земли, посадили и несколько человек с ружьями выступили вперед. Но тут произошло событие, разрешившее судьбу несчастного Еропкина совершенно иначе.

В числе пятидесяти бежавших колодников была женщина, единственная представительница прекрасного пола среди пиратов. Архивные документы сохранили нам её имя. Это была молодая, шустрая бабенка Дарья Хардина, ссылавшаяся в каторгу за отравление нелюбимого мужа. Разбитная, веселая, никогда не унывающая, Хардина пользовалась сильным влиянием среди озверевших каторжников, ловко устраняя страстные искания своих многочисленных поклонников. Влияние это сказалось и в деле Еропкина; тронулась ли она жалким видом избитого и измученного старика, вспомнила ли, быть может, своего престарелого отца, или просто захотелось покапризничать избалованной ухаживаниями женщине, так или иначе, но Хардина горячо заступилась за воеводу.

— Бога вы не боитесь, изверги! за что губите неповинного старика? иль мало народу сгубили, ненасытные?!…

Эта страстная и неожиданная речь произвела должное; несколько человек поддержали Хардину, и «много было у них прени, а прочие говорили: за то де его убить надо, что де он нашу братию, беглых колодников, сыскивает и посылает в партии, в погони и высылки». Часа три спорили разбойники, несколько раз Еропкин считал себя погибшим, но судьба, наконец, сжалилась над ним. Более благоразумные одержали верх, и воеводе дарована была жизнь. Ограбив его дочиста, не пощадив и золотого тельного креста, колодники еще и наглумились над бедным стариком. Отъезжая, они снесли на берег из награбленных купеческих пожитков аршин пять зеленого сукна, аршин десять «свабшскаго» полотна, чайник зеленой меди, серебряный крест на цепочке и, бросив все это Еропкину, заявили: «вот де тебе за терпенье». И «тако ж сметали с лодок мелочи несколько и сказали ж: вот де людям твоим за терпенье», — добавляет Еропкин в своем донесении о происшествии.

Радость избавления от неминуемой смерти не долго утешала, однако, Еропкина; с ужасом думал он о том, что происходить теперь в городе, в его отсутствие. Ведь никто лучше его не знал, что во всем Сургуте не найдется и полуфунта пороху, нет и десяти исправных ружей; не прогорелыми, никуда негодными затинными пищалями, наследием прошлого века, испугаешь многолюдную, хорошо вооруженную шайку головорезов! А тут еще мысль о возможности побега колодников из партии поручика Белянина, — недаром же что-то об этом между собой болтали наехавшие молодцы…