Обстановочка (сборник)

Захватанные копотью и пылью,
Туманами, парами и дождем,
Громады стен с утра влекут к бессилью,
Твердя глазам: мы ничего не ждем…

Упитанные голуби в карнизах;

Забыв полет, в помете грузно спят.
В холодных стеклах, матовых и сизых,
Чужие тени холодно сквозят.

Колонны труб и скат слинявшей крыши,

Мостки для трубочиста, флюгера
И провода в мохнато-пыльной нише.

Проходят дни, утра и вечера.

Там где-то небо спит аршином выше,
А вниз сползает серый люк двора.

<1910>

Мертвые минуты

Набухли снега у веранды.
Темнеет лиловый откос.
Закутав распухшие гланды,
К стеклу прижимаю я нос.

Шперович – банкир из столицы

(И истинно русский еврей) —
С брусничною веткой в петлице
Ныряет в сугроб у дверей.

Его трехобхватная Рая

В сугроб уронила кольцо
И, жирные пальцы ломая,
К луне подымает лицо.

В душе моей страх и смятенье:

Ах, если Шперович найдет! —
Двенадцать ножей огорченья
Мне медленно в сердце войдет…

Плюется… Встает… Слава Богу!

Да здравствует правда, ура!
Шперович уходит в берлогу,
Супруга рыдает в боа.

Декабрь 1910

Кавантсари. Пансион

Пять минут

«Господин» сидел в гостиной
И едва-едва
В круговой беседе чинной
Плел какие-то слова.

Вдруг безумный бес протеста

В ухо проскользнул:
«Слушай, евнух фраз и жеста,
Слушай, бедный вечный мул!

Пять минут (возьми их с бою!)

За десятки лет
Будь при всех самим собою
От пробора до штиблет».

В сердце ад. Трепещет тело.

«Господин» поник…
Вдруг рукой оледенелой
Сбросил узкий воротник!

Положил на кресло ногу,

Плечи почесал
И внимательно и строго
Посмотрел на стихший зал.

Увидал с тоской суровой

Рыхлую жену,
Обозвал ее коровой
И, как ключ, пошел ко дну…

Близорукого соседа

Щелкнул пальцем в лоб
И прервал его беседу
Гневным словом: «Остолоп!»

Бухнул в чай с полчашки рома,

Пососал усы,
Фыркнул в нос хозяйке дома
И, вздохнув, достал часы.

«Только десять! Ну и скука…»

Потянул альбом
И запел, зевнув как щука:
«Тили-тили-тили-бом!»

Зал очнулся: шепот, крики,

Обмороки дам,
«Сумасшедший! Пьяный! Дикий!»
 – «Осторожней, – в морду дам».

Но прислуга «господину»

Завязала рот
И снесла, измяв как глину,
На пролетку у ворот…

Двадцать лет провел несчастный

Дома, как барбос,
И в предсмертный час напрасно
Задавал себе вопрос:

«Пять минут я был нормальным

За десятки лет —
О, за что же так скандально
Поступил со мною свет?!»

<1910>

Колумбово яйцо