Эти рассуждения подводят нас к главной двусмысленности, которая лежит в основе структуры нарратива «Секса в большом городе» и составляет предмет этой главы. В процессе обсуждения сказочных историй, культурных мифов и потребительских дискурсов, которые и конструируют женщину как объективированного Другого в патриархальной системе, юмор и разделяемый героинями смех ставит под вопрос внутреннюю веру женщин в эти истории и старается предложить новые дискурсы. Юмор обнажает шаткость выбранной тропы: примеряя роль сказочной принцессы, Кэрри рискованным образом пытается говорить из позиции той культурной идентичности, у которой нет голоса как в патриархальной культуре, так и в феминистской системе ценностей. В традиционных сказках повествование не велось от лица девицы, пребывающей в душевных муках, или безнравственной искусительницы. Их голоса не были легитимированы, а их роль в истории ограничивалась лишь тем, что их в какой-то момент спасают или покоряют. Поэтому совершенно неудивительно, что, по мнению Нэнси Франклин, Кэрри в пачке — идеальный образец рассказчика, не вызывающего ни капли доверия. Конечно, «Секс в большом городе» можно расценивать как постмодернистскую, постфеминистическую сказку, в которой тридцатилетние одинокие женщины находятся в поисках Очаровательного Принца, то есть богатого, обладающего властью
Героини «Секса в большом городе» прекрасно осведомлены о сконструированности образа «женщины» в обществе и достаточно образованы, чтобы понимать, что Принц на Белом Коне не больше, чем культурный миф, однако они все равно не могут до конца отказаться отложных мыслей, на которые их вдохновляют патриархальные фантазии. Уподобляясь Кэрри, мы задаемся вопросом: служат ли сказки и фантазии, которые они возбуждают у женщин, аналогом метафизического Фаллоса, который возбуждает постоянное ощущение недостачи и неудовлетворенности? Цель этой главы — рассмотреть, как юмор и совместный смех помогают женщинам преодолеть порочный круг патриархальных историй.
В этом мире завышенных ожиданий и сексуального потребления старые романтические мифы умирают в муках. Как обнаруживает Кэрри и ее подруги, даже самые завидные холостяки Манхэттена слишком далеки от Рета Батлера и Хетклиффа их мечты. Фрустрация — вот цена, которую им приходится платить за столь высоко изысканный аппетит.
Четыре девицы с Манхэттена выглядят умными, дерзкими и независимыми. Казалось бы, на первый взгляд, они совершенно не нуждаются в мужчинах, которые бы диктовали им, как жить. Однако под пуленепробиваемой броней из Dolce & Gabbana все выглядит немного не так, как кажется. Несмотря на то, что героини сериала определенно ищут новые сюжетные линии и истории, они пойманы в ловушку, а их язык и модели повествования соответствуют представлениям о женственности в патриархальном мире. Как пишет Шарлот Рейвен в своем обличительном манифесте против «Секса в большом городе», «все девушки, начиная от молодых девиц, подсевших на диетическую Колу и заканчивая тридцатилетними поклонницами идеального Мистера Дарси, — предпочитают отказываться от реальности в пользу собственных фантазий, в которых вымышленные мужчины соответствуют их запросам». Ее ответ: прогнили сами основания современной риторики женственности, в которой молодые женщины присваивают язык радикального феминизма всего лишь для пересказа старых патриархальных сказок от имени женщин, мечтающих о принце. Однако вопрос не в том, почему женщины отказываются от феминистического образа мышления, но почему так сложно отказаться от этих патриархальных фантазий. Короче говоря, язык, на котором рассказываются эти истории, меняется, но их суть остается прежней.
Таня Модлески и Дженис Рэдвэй в своих работах о популярности дамских романов среди женщин в эпоху постфеминизма задаются вопросом, что именно так сильно привлекает женщин в этих историях о наивных героинях и лихих героях. В частности, Модлески отмечает, что эти популярные тексты оставляют место для фантазий ненасытным читательницам, которые готовы «быть преданными женами и искренне желают этого». Причины этого явления довольно сложны и противоречивы.
По словам Модлески,
«Женские тексты дают выход женской неудовлетворенности отношениями между полами, однако они никогда не ставят под вопрос первичность этих отношений. Они также никогда не ставят под вопрос миф о мужской доминантности, институт брака и семьи. Патриархальные мифы и институты целиком и полностью приветствуются читательницами, хотя страхи и конфликты, к которым они приводят, можно рассматривать как причину появления таких текстов в первую очередь».