Обучение женщиной

На верхней полке сидела старуха, прижимая к груди мешок с контрабандно протащенным в поезд поросенком. Поросенок вертелся и визжал. Нервничая в своей импровизированной тюрьме, он успел обмочиться, и его моча капала на деда, сидящего снизу. Дед, которому некуда было отодвинуться, поскольку с двух сторон его сдавили соседи, откликался сочным и забористым русским матом. Бабка не оставалась в долгу, во весь голос демонстрируя всему вагону, что русская женщина владеет словом не хуже мужчин.

Не переставая ругаться, дед попутно утолял голод, редкими желтыми зубами откусывая здоровенные куски чеснока, так, словно это было яблоко. Чеснок он закусывал круто посоленным салом, без хлеба, но зато с кожурой.

Цыганка кормила грудью малыша. Рядом с ней лежали его перепачканные трусики. Она ела яблоко, и, время от времени, откладывала это яблоко прямо на них, в центр подсыхающих испражнений.

Втиснувшиеся в вагон солдаты уселись прямо на пол, потому что на полках места не оставалось. Вновь прибывавшие пассажиры садились рядом со мной, иногда мне прямо на ноги. Я изо всех сил крепился и не шел в туалет, потому что в мгновение ока мое место оказалось бы занятым, а путь до Крыма еще предстоял не близкий.

Украинцы-шоферы, едущие в Симферополь, чтобы получить какое-то оборудование, всю дорогу пили самогон. Видимо, я им чем-то приглянулся, потому что они щедро, от всей души угощали меня, и мне пришлось сказаться язвенником, чтобы объяснить им свое нежелание выпить.

Теснота и сутолока в вагоне не раздражали меня. Я относился ко всем этим людям спокойно и с теплотой, но помимо воли меня охватывала печаль. Как получилось, что между жизнью прибалтийской глубинки и русских, белорусских и украинских деревень пролегла такая огромная пропасть?

Я вспоминал слова Ли о том. как формируется модель мира у детей, вырастающих в клане, и думал, какими же являются модели мира этих людей, и какие модели они передадут своим детям. Мне бы хотелось объяснить им то. что я уже понял, чтобы хоть как-то изменить их жизнь, сделать ее чуточку лучше, или если не лучше, то немного легче, но я знал, что это желание бессмысленно. Я не мог ничего изменить.

Я вспомнил, как однажды Учитель сказал:

- Ты не можешь изменить мир. Ты не можешь сделать жизнь других людей лучше. Но ты можешь растить свое дерево, и, сделав счастливым себя, ты сумеешь изменить к лучшему и жизнь близких тебе людей. Это уже кое-что.

Печаль ушла. У этих пассажиров была своя жизнь. В ней были тяжелые моменты, но встречались и минуты счастья. Я действительно ничего не мог сделать для них, но я твердо знал, что бы ни случилось и куда бы меня ни занесла судьба, я, следуя пути воинов жизни, буду продолжать растить свое дерево. Я уже умел быть счастливым.

Глава 10

- Как идут твои дела с пирамидой? - спросила Лин.

- Пока вроде все в порядке, - ответил я. - Мы потихоньку притираемся друг к другу, но прошло не так много времени, чтобы можно было добиться тех идеальных отношений, которых ты требуешь.

Чуткое ухо кореянки легко уловило нотку сомнения в моих словах.

- У меня, почему-то, не создалось впечатления, что все действительно в порядке, - произнесла она, - Что-то тебя беспокоит. Может быть ты объяснишь мне, что именно?

Я задумался.

- Даже не знаю, как бы получше это выразить, - сказал я.

- Мне кажется, что проблема во мне. Ты говорила, что при создании пирамиды мне необходимо любить этих женщин, испытывать к ним самые искренние чувства, и они должны отвечать мне взаимностью. С взаимностью проблем не возникает, да я и сам не могу сказать, что я их не люблю, но любовь, которую я испытываю к ним - какая-то искусственная, словно я выполняю упражнение по созданию определенных эмоций и настроя.

- Так происходит со всеми, - ободряюще улыбнулась кореянка. - Меня бы удивило, если бы тебе удалось этого избежать. Это всего лишь означает, что кое-какие кирпичики твоей модели мира положены криво, и, чтобы добиться успеха со своей пирамидой, ты должен подправить некоторые из них.

- Мне, конечно, нравятся аллегории, - сказал я, - но не могла бы ты объясниться более конкретно?