Обвинение [litres]

– Нет, – возразил мужчина, – невозможно. Яхта уже месяц провела на дне моря, и постер бы просто… – он сделал жест, как будто что-то крошил, точно потирал передо мной в руках деньги.

– Только если постер не ламинированный, – ответила я. – С хорошей пленкой для ламинирования. Может быть, именно это вы прощупали в сумке? Под футболками и шортами? Ламинированнный постер?

Он поразмыслил. Посмотрел в потолок. Потер друг о друга указательный и большой пальцы, вспоминая сумку на ощупь.

– А-а! Но это же, это вполне возможно! – Он отвел глаза и представил это в уме. – Да! Feuilleté. Если так, это возможно!

– И еще кое-что, – вставил Фин. – Вскоре после крушения вы давали интервью и упомянули, что видели кого-то на палубе Даны той ночью…

– Нет! – он поднял руку, обрывая этим жестом череду вопросов. – Нет!

Никто из нас не понял, что он имеет в виду. То ли он говорит, что никого не видел, то ли советует не соваться с вопросами.

Он поднялся с кресла:

– Вам пора.

Я поблагодарила его, и мы с Фином встали. Пообещали никому не говорить, что он с нами общался. Фин поклонился и поблагодарил его за любезность. Мужчина почему-то растрогался и прямо расцеловал Фина.

По пути назад по узкому коридору он извинился за свой английский. Немецкий получше идет.

– Вы не хотите говорить о том, что видели той ночью?

– О некоторых вещах не стоит говорить – ни за какие деньги. Жуткие люди заглядывают – еще «Затащат в ад». – Он отворил дверь и выпроводил нас. – Вы уж извините.

И он захлопнул за нами дверь.

35

Мы присели на каменную скамеечку на залитой солнцем площади. Фин нашел в телефоне видео с погружения и перемотал на тот момент, где появляется лицо мальчика. Ошметки проплывали с края картинки мимо темных глаз мальчика. Когда из коридора хлынула вода, частички перед ним закружились быстрее. Свет налобного фонарика дайвера отразился от глянцевой поверхности, отчего у мальчика изо рта вырвалась вспышка света. Это оказался ламинированный постер. Мы были почти уверены.

Фин спросил меня, как я это заметила, и я сказала, что узнала про ламинацию все, что только можно. Ценовой ориентир, толщину, долговечность, текстуру ламинатов, под какие форматы бумаги они приспособлены. Если это все-таки ламинированная картинка, то она должна быть формата A3 или, может, А2. Большинство аппаратов могут ламинировать максимум до A4.

С таким большим форматом он наверняка ходил в копи-центр.

Фина впечатлил мой ход мысли.

– Bay. А ты много знаешь про ламинацию.

– Да, родительский совет решился на покупку только после крайне досконального отчета.

– Марк, наверное, распечатал постер в Саутгемптоне. Может, нам удастся найти копи-центр, где он заламинировал постер.

Фин запостил твит с вопросом: мы думаем, что «мальчик» на видео с места крушения на самом деле ламинированный постер с актером из оригинального фильма про Дану. Кто-нибудь из Саутгемптона случайно не знает, не заходил ли там Марк Паркер в какой-нибудь копи-центр? Я думаю, на тот момент мы уже исполнились надежды и уверенности в своей компетенции. Мне всегда нравилось чувство предвкушения от повисшего в воздухе вопроса.

Нам с Фином история про привидений не казалась особенно важной, зато она была жизненно важной для многих других. Сообщество любителей привидений было колоссальным. Вдруг на Фина разом подписалось пятьдесят человек, потом сто, потом тысяча. Они писали комментарии, делали перепосты, обсуждали привидений и тот кадр из видео, делились фотками и гифками мальчика. Голова шла кругом, как все закрутилось, – словно силишься прочитать объявление на вагоне мчащегося поезда. Первое время Фин мучительно пытался уследить за нитью разговора, но в итоге в раздражении всплеснул руками и сдался. Даже телефон отключил. У него и так садилась батарейка.

Он кивнул головой в сторону дома с Airbnb:

– Ему тоже угрожали расправой, если он проговорился, что Виолетта отдала швартовы?

– Ну, если нет, то он бы это просто опроверг. Ему не стали бы угрожать из-за того, чего он не видел.

Мы окинули взглядом тихую площадь. Здесь было так красиво. Выцветшая каменная кладка, яркое солнце, теплый воздух. Мимо нас на детском велосипеде проехал старик, колени у него торчали в разные стороны, а к груди он прижимал бумажный пакет с покупками.

– Фин, я серьезно, надо выбираться отсюда.

– Какая жалость. Такое прекрасное место.

Музей напротив был закрыт, и мы не слышали автомобилей, хотя на улице то тут, то там стояли припаркованные машины. Вдали по площади в сторону пристани прошла женщина. Она была как будто воплощением Сен-Мартена: высокая и стройная, в модных очках и сером кашемировом пончо с отделкой горчичного цвета. Ее светлые крашеные волосы были убраны в идеальный хвост на затылке. Я завязывала дочкам такие же хвостики, но не проходило и пятнадцати минут, как у них выбивались прядки над ушками и беглые кудряшки на затылке. Господи, как же отчаянно я жаждала их увидеть. Я достала телефон и стала листать галерею, чтобы не расклеиться.

– Скучаешь по ним? – спросил Фин.