Обвинение [litres]

Мы показали водителю адрес, который дал нам Гектор. Тот просил, «серьезно? Туда?». Мы заверили его, что нам нужно именно по этому адресу. Он заломил неприлично высокую цену наличными и переспросил, точно ли нам туда нужно. Фин ответил, да, все еще нужно, только почему именно наличными? Не туристическое место, ответил водитель. Я сказала, что наличные у нас есть.

Он пожал плечами и прошел по навесной подножке вперед, завел двигатель и осторожно отчалил, вырулив в широкие просторы грязно-бурых вод. Из воды торчали деревянные столбы, отмечая линию фарватера. Смотреть тут было особенно не на что.

Бурая вода, на островках вповалку кучи гниющих складов, опять бурые воды, плавучие доки с крупными лодками в ремонте, снова бурые воды, потом очередной захудалый склад. Не того я, конечно, ждала от Венеции. Я сверилась с картой города, которую мы захватили в аэропорту. Мы заходили в город не под тем углом, минуя все пейзажи с почтовых открыток, с черного входа, вдали от Гранд-канала и прочих достопримечательностей. Адрес, на который выслали багаж Виолетты, находился рядом с вокзалом.

Водитель даже больше нашего устал от бескрайней плоскости воды. Вырулив на путь по прямой, он так ускорился, что катер загромыхал, рассекая водную гладь. Водитель притормозил, осажденный стихией.

Поднялся туман, на горизонте показалась рваная линия зданий. По мере приближения к Венеции мы перешли на тихий ход и обогнули город по кромке. Я ожидала увидеть великие дворцы минувших времен, вздымающиеся над лазурью кисти Каналетто, а тут какая-то муниципальная застройка.

Водитель свернул в узенький канал и повернул еще раз, а канал все сужался, и здания кругом пошли высокие и убогие, окон все меньше и меньше; наконец мы подплыли к склизким каменным ступенькам, ведущим в тусклый проулок. Ни мне, ни Фину выходить не хотелось, но водитель такси утверждал – именно этот адрес мы ему дали, вон там, впереди, 12а Calle de le Beccarie, Cannaregio.

Мы заплатили и взобрались по засаленным ступенькам, внимательно глядя под ноги, в темный проход, где затхло воняло мочой и плесенью, не спуская глаз с открытого дворика в конце улочки. Выбрались на узкую, отсырелую площадь, окруженную высокими глухими стенами. Намалеванные на голом кирпиче граффити наполовину выцвели. Облака над головой рассеялись, и первый этаж залило яркое солнце, то и дело окатывая площадь лучами, словно тюремный прожектор.

Дверь во дворике была всего одна. Старая, обтрепанная и облезлая.

Мы подошли к ней и постучались, замок задребезжал, и дверь, распахнувшись, пронзительно скрипнула. Фин толкнул ее, и мы ступили внутрь, оказавшись в обветшалой гостиной, пропахшей застарелым табаком.

Кругом стояли густые потемки. Окно под потолком пропускало самую малость света, но и тот лишь подчеркивал темноту. Глаз не сразу привык.

Пузырившиеся от сырости стены были выкрашены в темно-синий. Жидковатым слоем. Продавленный коричневый диван был вплотную придвинут к дальней стене. Рядом – два плетеных садовых кресла, а на столе под окном – заляпанная электрическая плитка. Приставленный к соседней стене журнальный столик был весь завален рамками со студийными фотографиями. Девчушка рядом с красивой женщиной, хрупкой блондинкой, запечатленные под вечер, в праздничных платьях, по разным фотостудиям. Не похоже на семейные фотографии. Скорее на вырезки из модных журналов.

Помимо входной, в комнате была всего одна дверь, невысокая и настежь распахнутая. За дверью виднелись изножье накрытой простыней кровати с одеялом без пододеяльника и завалы отсырелых картонных коробок у дальней стены.

Из сумрака спальни раздался хриплый женский голос, жалобно пробормотавший:

– Фабрис? Non ancora!

Я отозвалась:

– Извините?

Из темноты, пришаркивая, вышла Джулия Паркер и встала в проеме. Ей было пятьдесят, но с виду – древняя старуха. С фотографий смотрела красивая женщина, а настоящая вся ссохлась. Нос запал, кожа одрябла. Она была высокого роста, худая как спичка, кожа да кости – не считая вдовьего горба. На ней была длинная сорочка поверх синих треников и аляповатые салатовые кроксы на розовые носки: как будто какая-нибудь сиделка вырядила ее всем на потеху. Она бы просто утонула в платье 42-го размера.

– Chi diavolo sei? Chi vuoi? – Она смерила взглядом меня, потом Фина.

– Джулия Паркер?

– Si.

– Вы говорите по-английски?

– Да.

– Можем мы задать пару вопросов о Виолетте?

Она склонила голову вперед и глянула на нас сверху вниз.

– Вы что, фанаты Даны?

– Нет. Ну, отчасти. Я знала Леона.

Она смерила меня взглядом.

– Когда это?

– Лет девять назад. Я только пару дней назад услышала, что он погиб.

– Хм. Вы были «друзьями» как приятелями или прямо друзьями-друзьями? – Она говорила на английском лондонских элит, с едва заметным итальянским акцентом, но голос у нее был роскошный. Протяжный, с хрипотцой, местами отрывистый. Я так и видела ее молодой и циничной, с налетом очаровательной меланхолии, свойственной только самым прекрасным девушкам.