Обвинение [litres]

Серия подкаста «Мы напились с наемным убийцей» взяла целый ряд наград и побила все рекорды по количеству скачиваний. Людям она показалась веселой, и странной, и трогательной, и запросто завоевала их сердца, только случилось все совсем иначе. Мы напивались не с каким-то там весельчаком, травившим жуткие байки, – по крайней мере, это далеко не вся история. Я привожу текст серии ниже курсивом. Можете его пролистать, если не хотите портить воспоминание.

Истинная суть истории зависит от того, когда она рассказана, где и кому. В той серии подкаста низким голосом пьяница со странным акцентом травит дикие байки. Но в контексте смысл меняется. И вот вам контекст.

Мы были в шоковом состоянии и лихорадочно соображали, что теперь делать. До тех пор было весело, хотя и страшно, мы пренебрегали только своей безопасностью, но теперь из-за подкаста погибали люди, с которыми мы проводили интервью. Не думаю, что мы с Фином были к такому готовы.

На тот момент я думала, что есть два варианта: либо Гретхен заказала Джулию, чтобы нас припугнуть, либо Джулия что-то знала и ее убили, чтобы та нам не проболталась. Но ведь никто не знал, что мы вернемся и найдем ее, а значит, это не предупреждение. Что меня поразило, так это степень насилия. Джулию столько раз пырнули. С ожесточением. В порыве чувств. В любом «тру-крайм»-подкасте вам скажут: тут что-то личное. Глаза ей закрывать не стали; бездумно обронили коробку посреди кровавого следа до фотографии Виолетты. Но что меня больше всего беспокоило, ведь я примеряла на себя последние мгновения жизни Джулии, так это вот что: фотография не была прижата к сердцу. Она не обнимала фотографию Виолетты. Фотография лежала картинкой вверх, как последнее послание миру, подведение итогов: вот все, что было ей дорого в жизни.

Я выглянула в окно поезда. Мы постепенно пересекали лагуну сквозь стелющийся густой туман. Фуры и машины на дороге стали будто выцветшие и призрачные.

Мы сидели, уставившись на мокрые, напуганные лица друг друга. Фин так и продолжал рыдать. Это напомнило мне об одном упражнении на доверие: семейный психолог сказала нам с Хэмишем сесть напротив, колено к колену, и смотреть друг другу в глаза – по ощущениям, часов семь кряду, и все это время я только и думала: «Ненавижу тебя».

Мы с Фином вытащили телефоны и хотели было покопаться в них, подуспокоиться, но связь пропала, а вайфай был «временно недоступен». Пытаясь прийти в себя, я взялась листать фотографии девочек, но наткнулась на селфи, где мы с Эстелль стоим в обнимку в парке на весеннем концерте. Щеки у нас горели, и мы обе смеялись, а на заднем плане красовался викторианский эстрадный павильон. Я отложила телефон.

Сквозь двери между вагонами просматривался вагон-ресторан. Я вытерла лицо и пошла купить чего-нибудь выпить.

Пройдя автоматические двери, мимо просторного туалета, доступного для кресла-каталки, я попала в вагон-ресторан с отделкой из красно-белого пластика, совсем новехонький. Внутри вагон был усеян высокими стоячими столиками. Стойка с сидячими местами для завтраков выходила к окну. Тут сзади подошел Фин и встал рядом со мной.

Низкорослый итальянец за стойкой обратился ко мне:

– Виопа sera, signora. Cosa vorresti?

Итальянский y меня ужасный. И мне было жутко неловко, когда я пыталась заказать две маленькие бутылочки вина, по одной мне и Фину, на что обслуживающий меня официант ответил отказом. Две маленькие бутылочки обойдутся нам дороже одной полноценной бутылки вина. Не думаю, что я с ним тогда согласилась, но все было как в тумане, а я, в расстроенных чувствах, старалась не выдать свой ужасный итальянский.

Мужчина откупорил целую бутылку белого вина, поставил на стойку, накрыв ее одним-единственным пластиковым стаканчиком, и спросил у Фина, что ему угодно. Фин хотел водки, но мужчина опять-таки на очень быстром певучем итальянском возразил, что это неразумная трата. Фин не понял, что тот ему говорил, покивал, показал что-то руками, и официант воспринял это как заказ на полбутылки водки.

Вышло очень дорого.

Ни я, ни он уже не могли мыслить трезво. Фину каким-то образом всучили яичный сэндвич с огроменной пачкой чипсов «Паприка Экстрим». Они еще сыграют свою роль в нашем приключении, довольно неожиданным образом.

Вернувшись на свои места, мы устроились за столом и взялись за бутылку. Поначалу алкоголь успокоил, согрел, унял боль. Совсем как лекарство. В любом другом месте можно было бы на этом успокоиться, встать и уйти, вот только мы застряли на неторопливом поезде до Милана. Нам предстояло еще десять часов пути и пересадка в Милане, чтобы добраться до Лиона, а мы как будто останавливались на каждой станции. Вот почему мы стали пить дальше, хотя алкоголь уже сделал все, что мог сделать хорошего.