Обвиняется кровь

Другие арестованные, не зная Гольдберга, увидевшие его впервые накоротке, на людях, не смели опровергать утверждение следователей, что он — шпион; напуганные случайным знакомством со шпионом, встречей с ним, автографом на подаренной книге, они приносили следствию и свои обвинительные крохи. «Названия и содержания статей Гольдберга я не припоминаю, — винился Квитко в июле 1950 года, — но могу сказать, что он в них с националистических позиций обычно восхваляет еврейскую культуру». Давид Гофштейн, в растерянности беря на себя чьи-то грехи, вообразив себя вдруг чуть ли не эмиссаром еврейского народа в человечестве, сказал в январе 1949 года, что на прощальном ужине по поводу отъезда Гольдберга «…мы заверили его, что проживающие в СССР евреи являются истинными евреями и до конца будут служить идее создания еврейского государства… Прямо из синагоги мы с Гольдбергом поехали во Владимирский собор, — покаянно бил себя в грудь Гофштейн, которого как киевлянина угораздило сопровождать гостя после посещения Гольдбергом Мануильского. — Там есть живопись Врубеля, и мы туда зашли. Я так понимал — если он американец и интересуется, как чувствуют себя верующие у нас, то я его и повез в синагогу и в собор…»[134] Давид Гофштейн не учел, что атеисты Лубянки не примут уравниловки: что собор, что синагога…

Когда Перед Маркиш стал отрицать преступную или просто предосудительную связь с Гольдбергом, следователь прервал его окриком: «Вы солгали! Прекратите запирательство и показывайте правду — Гольдберг американский шпион и вы снабжали его информацией о Советском Союзе».

Опасаясь обвинений в связях с Гольдбергом, Давид Бергельсон, встречавшийся с ним в Москве, поспешил уверить своего истязателя Сорокина, что в разговорах с американцем он был тверд, заявил ему, что «…к созданию в Палестине еврейского государства относился скептически, поскольку не верил, что Палестина, с таким малым населением, сможет противостоять десяткам миллионов арабов и английской политике на Ближнем Востоке»[135].

Характерный эпизод случился уже на судебном процессе:

«— В протоколе допроса есть одно место, — напомнил суду Бергельсон, — когда следователь говорит мне: „Гольдберг — американский шпион!“ Я был так удивлен, что сказал: „Да?!“ Это „да“ есть в протоколе, но без вопросительного и восклицательного знаков. Я говорил об этом следователю, он ответил, что в протоколе это не имеет значения.

— Как же не имеет значения, — возразил председатель суда Чепцов, — когда в связи с этими показаниями вы преданы суду?

— Он сказал, что не практикуется писать слова с вопросительным и восклицательным знаками одновременно»[136].

Так следователь Сорокин обучал знаменитого писателя новым правилам правописания — «грамматике» Лубянки!