Обвиняется... сенсация

Из-за слабого здоровья Ингрид ее отцу уже почти удалось выхлопотать досрочное освобождение. Помогал ему в этом Аксель. Где-то в газетах стали поговаривать о возможной свадьбе между бывшей террористкой и журналистом, разоблачившим заговор. Ни о чем подобном Аксель и не задумывался — кому охота связывать свою жизнь с уголовницей, но такого рода реклама, свидетельствующая о большом человеколюбии одного из ведущих репортеров крупного издания, никак не могла помешать. Это была даже сенсация — своего рода, конечно!

Они не приняли во внимание только одного человека — Ингрид. Узнав, что ей даруют свободу, а ее товарищи, попавшие в заключение во многом по ее вине, вынуждены будут провести здесь долгие и долгие годы, Ингрид сказала: «Нет. Я останусь с ними и разделю их судьбу. Я достойна даже большего наказания, чем они, — это я, вольно или невольно, помогла свершиться предательству».

Она перерезала себе вены за день до освобождения из тюрьмы.

«Пошел вон, убийца!» — Плюнул в лицо Дорфмайстеру ее отец, когда Аксель с букетом красных гвоздик приехал на похороны.

Наследующий день журнал вышел с большой статьей Дорфмайстера о похоронах известной террористки, покончившей жизнь самоубийством. А в вечер ее похорон Аксель, отдав только что отпечатанный на машинке материал редактору, напился, как не напивался еще никогда. Но в редакции на следующий день появился, как всегда, веселый, выбритый до синевы компанейский парень.

Аксель не любил вспоминать об этих днях. Наверное, потому он с такой радостью, но не в убыток себе, при первой же возможности постарался избавиться от «фольксвагена». Да к тому же его «жучок» вызывал недоуменные взгляды соседей, а ему хотелось во всем «соответствовать» новому окружению.

Но прошлое… От него не уйдешь, продай хоть все, что тебя связывало раньше с любимым человеком, городом, улицей. Потому-то, наверное, и стала ему в последнее время все чаще вспоминаться Ингрид, потому-то и провожал он иногда тоскливым взглядом пристроившийся рядом с ним на перекрестке «жучок».

Но в эту ночь Дорфмайстеру было не до ностальгических воспоминаний и чисто немецких сентиментальностей. «Что было, то прошло», — уже давно решил он для себя, запретив себе вспоминать о смерти Ингрид. Открыв дверь в квартиру, Аксель сразу же уловил приятный и волнующий запах «Шанели». Это были любимые духи Мари — секретарши шефа. И на какие такие заработки бедная секретарша могла себе позволить парфюмерию из Парижа?! Видимо, не зря болтают, что редактор относится к ней слишком уж «по-отечески». Ну да черт с ними — в конце концов все это лишь очередная ступень, и зря наш милый редактор надеется спровадить за него — Дорфмайстера — собственную потаскушку. Но в работе значение такого контакта с начальством трудно переоценить!

Мари не дождалась Дорфи. Она, по правде говоря, не очень-то на это и рассчитывала, зная, как увлекает Акселя любое новое задание. Тем более это — с возможностью вновь выбиться на первые полосы и даже занять мягкое кресло редактора. Она оставила ему коротенькую записочку. Всего несколько слов.

«Дорогой, — писала Мари, — не надеясь тебя встретить, воспользовалась любезным приглашением заходить всегда, когда захочется, и отданным мне во владение ключом. В этой папке ты найдешь кое-какие материалы, которые, надеюсь, помогут тебе. Когда станешь знаменитым писателем, не забудь о тех, кто помогал тебе в этом. Удачи тебе. Мари».

«Конечно, я не забуду тебя, ветреная девчонка. Но вот в жены, как ты ни старайся, не возьму. Ты очаровательная любовница, но будущему знаменитому писателю не к лицу иметь жену, ночевавшую минимум в полусотне чужих постелей. Но в мои секретарши ты будешь первый кандидат», — громко пробурчал довольный собой Аксель, вертя в руках солидное досье. В нем были уже не газетные и журнальные вырезки, не копии телеграфных сообщений, а переснятые на ксероксе странички из личной картотеки редактора журнала. По этим материалам Дорфмайстер мог узнать о деле больше, чем за два или три вечера, проведенных перед экраном дисплея в информационном центре.

«Черт побери, а может, это любовь? — присвистнул от удивления Дорфи, когда понял, что за подобный поступок даже любвеобильный папа-редактор не погладит свою секретаршу по головке. — Ну да ладно, пусть сами разбираются!»

Устроившись поудобнее, запасшись сигаретами и поставив на ночной столик небольшой кофейник с ароматным, из зерен, а не из этой быстрорастворимой бурды, кофе, Аксель принялся листать страницы с заметками своего шефа.