Обвиняется в измене

Пришли за ней уже в темноте. Кто-то почти неслышно поскребся ногтями в дощатую дверь, и Нина чутко подняла голову, прислушиваясь, — не почудилось ли, вдруг это просто-напросто мыши?

Но вот доски снова поскребли, а потом раздался условный стук. Сдерживая дыхание, она подбежала к дверям сарая и хриплым шепотом спросила: «Кто там?» Услышав пароль, ощутила, как сразу стали ватными ноги, и, не помня себя, забыв даже сказать отзыв, отодвинула поржавелый засов.

В сарайчик бочком проскользнул подросток в куртке, перетянутой немецким офицерским ремнем с кобурой парабеллума. Шмыгнув носом, он спросил:

— Готовы?

— Да, да, — ответила Нина. Скорее бы уйти отсюда, и какое счастье, что за ней все-таки пришли, не оставили здесь одну. Провести в этой халупе ночь казалось ей невозможным: просто сойдешь с ума от страха и неизвестности. Пусть что угодно, пусть ползком, пусть на четвереньках, пусть с риском для жизни, но скорее отсюда и не в одиночестве.

— Щас пойдем, — снова шмыгнул носом парнишка. — Я впереди, вы — с моим товарищем. И тихо, тетечка, немчуры полно в городе. Нам к оврагам выбраться надо, а потом легше будет.

Он взял ее за руку и вывел за собой на улицу.

Из чернильной темноты, сгустившейся в промежутке между двумя соседними дровяными сарайчиками, бесшумно выдвинулась тень, и Нина чуть не вскрикнула от испуга. Человек подошел ближе, и она сумела различить, что это молодой парень с автоматом и в немецкой пилотке с козырьком.

— Его держитесь, — шепнул мальчишка и растворился между убогих строений, моментально пропав из виду. Девушка хотела пойти следом, но парень в пилотке придержал ее, прислушиваясь к звукам ночи. Потом легонько дотронулся до плеча, призывая идти за ним.

Чудом ориентируясь в темноте, провожатый вывел ее из лабиринтов сараев и будок в переулок. Там было немного светлее, в призрачном сиянии луны отливала серебром брусчатка мостовой, казавшаяся рассыпанной рыбьей чешуей, мрачно стояли неосвещенные дома с провалами глазниц-окон и черными подворотнями.

— Живей, — подтолкнул Нину провожатый и кинулся к перекрестку.

Спотыкаясь и боясь подвернуть ногу на брусчатке — так ведь и ушла в туфлях на каблуке, пусть не высоком, но все равно, бегать не слишком удобно, — девушка поспешила следом.

Перед тем как пересечь перекресток, парень остановился и осторожно выглянул из-за угла.

— Если что, уходить будем вдвоем, — предупредил он. — Не метаться, бежать за мной.

Улица, на которую они вышли, показалась девушке бесконечно длинной и ярко освещенной, хотя горел всего один фонарь в ее дальнем конце. Свет нес с собой опасность, и хотелось, чтобы весь город погрузился в кромешную тьму, спасительную и непроницаемую, готовую укрыть пробирающихся по улицам беглецов, — нырнуть бы в эту тьму, как ныряет рыба в глубину мутного омута, не оставляя за собой никакого следа, и раствориться в ней, став призраком-невидимкой.

Впереди мелькнула фигура парнишки, быстро уходившего вперед, держась ближе к стенам домов. Звуки шагов — приглушенные, словно они ступали не по брусчатке, а по резиновым коврикам, казались громкими, разносящимися далеко окрест и слышимыми всем, в том числе и врагам. Или это так гулко стучит сердце, отдаваясь неспокойным током крови в ушах?

Когда улица кончилась, Нина обессиленно прислонилась к стене и вздохнула с облегчением — дальше опять спасительная темнота.

— Пошли, пошли, некогда стоять, — поторопил парень с автоматом. — После отдохнем.

Впереди неожиданно стукнул выстрел, кто-то закричал, замигали огни фонариков. В ответ ударил парабеллум, а потом затрещали автоматные очереди.

— А, черт, — увлекая Нину в темную подворотню, выругался провожатый. — Скорей!

Проскочили через двор, побежали огородом — за ноги цеплялась мокрая ботва картошки, каблуки туфель проваливались на грядках, а за спиной трещали очереди автоматов, как будто гигантские крысы выгрызали в фанере дыры.

Перелезая через заборчик, разгораживавший два огорода, Нина порвала платье и оцарапала ногу гвоздем, торчавшим из покосившейся штакетины, — поцарапала сильно и глубоко, до крови, но останавливаться и смотреть некогда, да и что увидишь в темноте? Тем более провожатый торопил, тянул за собой, сворачивая в одному ему известные проулки и странным образом находя дорогу. Царапина на ноге саднила и мешала бежать, все время казалось, что вот сейчас в лицо ударит луч фонаря немецкого патруля и прозвучит гортанно-картавый окрик:

— Хальт! Стой! — и лязг передернутого затвора.

Наконец остановились. Сняв свою пилотку, провожатый вытер мокрый лоб и вымученно улыбнулся — это она поняла по его тону:

— Кажись, ушли.

— А мальчик? — пытаясь прижать к царапине подол платья, с тревогой спросила Нина.

— Выберется, — нахлобучив пилотку, уверенно откликнулся провожатый. — Он тут все как свои пять… Ну, потекли дальше?

— Может, подождем его? — несмело предложила девушка.

— Нет, — отрезал парень, — некогда. Сам нас найдет и догонит, — успокоил он. — Знает, как пойдем.