Обвиняется в измене

Хлопнул по спине лошади кнут, заскрипели колеса, и повозка выкатилась на дорогу.

Наваленные сверху сучья пахли сухой землей и горькой корой, от пыли и запахов неудержимо хотелось чихать, но Ярослав терпел, найдя себе дырочку и поглядывая в нее. Внезапно возница натянул вожжи и начал сворачивать к обочине, соскочил с передка и, стянув с головы рваную кепку, склонился, отвешивая мелкие поклоны пролетавшим мимо мотоциклистам в больших очках и несущейся следом за ними черной легковой машине.

«Самолет улетел», — понял словак.

Мотоциклы и автомобиль подняли тучу пыли, и мужичок долго отплевывался и ругался, отряхивая одежонку. Снова забравшись на передок, он обернулся и, постучав кнутовищем по хворосту спросил:

— Эй, ты живой тама? Сейчас свернем. — Не дождавшись ответа, тронул вожжи и, сокрушенно махнув рукой, заключил — Чего спрашиваю? Говорит слепой с глухим.

С трудом понимавший его речь Ярослав только улыбнулся — еще раз повезло сегодня, но вот как дальше? Кончилась его служба у немцев, и лесная дорога выведет к новому повороту судьбы. Какой-то она будет?

К месту падения самолета скакали по лесу верхами, уклоняясь от норовивших выбить из седла веток. Впереди — партизан, сообщивший, где рухнула машина, за ним остальные, а позади — две лошади, навьюченные канистрами: Колесов собрал в них все, что мог, — горючее, самогон, керосин, даже масло.

Один из разведчиков, сидевший на дереве, видел, как на пролетавшем высоко в небе самолете словно брызнула искра, машина начала заваливаться на крыло и, резко теряя высоту, задымила, пошла вниз, тяжело ухнув среди деревьев на краю топкого болота, заросшего по берегам осокой и камышом.

Лошади уже запаленно поводили боками, и с губ их срывалась густая пена. Партизаны наконец спешились в овражке и побежали к болотине, сгибаясь под тяжестью канистр.

Немецкий летчик был асом — ему удалось выровнять самолет, и, по всей вероятности, он надеялся найти в лесу хоть какую-то мало-мальски пригодную полянку, чтобы попытаться приземлиться с наименьшими потерями, спасая себя, экипаж и пассажиров. Но высота неудержимо падала, внизу мелькали раскидистые кроны вековых деревьев пущи, а один мотор не мог вытянуть поврежденную и плохо слушавшуюся рулей машину.

Наверное, с большой высоты болотина, простиравшаяся далеко в лес гигантским неровным языком, показалась летчику спасительной поляной или заброшенным полем, и он из последних сил тянул к ней, моля своего немецкого бога даровать ему спасение на славянской земле, куда он пришел завоевателем. Пожалел он об этом в последние минуты или нет?

Дотянуть не удалось, и Антон порадовался этому — рухни самолет в болото, пиши пропало — только поднимется фонтан брызг, коричневых от жижи перегноя и торфа, лопнет тонкий покров ярко-зеленой, ядовитой болотной травы и пропустит в немерянную глубину тяжелую машину, навсегда сокрыв ее от глаз людей. Потревоженно взлетят птицы, разойдутся на поверхности темной воды масляные пятна, забурлит от выходящего воздуха ряска — и все. Потом потихоньку сползутся плавучие островки, снова зазеленеет трава и даже место падения будет трудно определить через неделю-другую. А кто станет нырять в болото?

Выскочив к месту падения самолета, все на несколько секунд остановились и сгрудились, настороженно осматриваясь. Транспортник, как бритвой, срезал верхушки нескольких деревьев, клюнул носом вниз и врезался в толстенные сосны, распоров фюзеляж и начисто обломав остатки крыльев. Нос самолета свернут набок, хвостовое оперение отвалилось, сильно пахло бензином и горелой резиной, фонарь пилотской кабины и иллюминаторы разбиты вдребезги. Легкий дымок курился над лежавшим самолетом, похожим на фантастическую доисторическую рыбу, пытавшуюся доползти к воде, но остановленную жестокой и неумолимой силой.

— Не курить! — прикрикнул Колесов. — Осмотреть местность, ничего не трогать, следов не оставлять.

Партизанские разведчики рассыпались по лесу. Волков, Колесов и Семенов побежали к упавшей машине, оставив одного из партизан с канистрами.

Люк транспортника заклинило от удара. Внутри тихо, ни звука, только журчит вытекающий из баков бензин, и Антон еще раз порадовался, что горючее не успело загореться.

Он добрался до кабины пилотов и, выбив каблуком сапога остатки плексиглаза фонаря, заглянул внутрь.

Летчиков перемолотило, как в жерновах, пол заляпан кровью, а на приборной доске невозмутимо тикают бортовые часы с белыми фосфорными стрелками, по-прежнему отсчитывая время, уже кончившееся для экипажа и пассажиров. Бежит по черному циферблату тонкая секундная стрелка с остреньким белым наконечником, быстро минуя одну цифру за другой. Надо торопиться.

Приняв поданный Семеновым ломик, Волков выворотил раму фонаря и нырнул внутрь кабины. Легко закружилась голова от запаха свежей крови, смешанного с бензиновыми парами. Стараясь не смотреть по сторонам, он осторожно пробрался к двери, ведущей в салон, и попробовал открыть ее. Она не поддавалась.