Обычная история

Из материалов собранного на Реутову досье я, конечно, знал, что муж с ней развелся. Однако для меня стало полнейшим шоком, что сама Реутова об этом ни сном ни духом! Уже на этом моменте нашего разговора с Томилиной я напрягся. А уж когда Тамара Сергеевна намекнула, что среди заключенных ходит упорный слух, что Реутова взяла на себя вину мужа, стало очевидным, что ситуацию нужно спасать.

Теперь вот стою, смотрю и не пойму, она вообще держится, нет?

Жалко девку до безумия. До раскаленных белых всполохов перед глазами. Почему? Наверное, потому что очень хорошо могу понять ее чувства. Предательство само по себе — неприятная штука. А предательство такого масштаба — почти смерть. И это вовсе не образное выражение. В такие моменты внутри действительно что-то умирает. Я боялся, как бы она какой беды не наделала. Мало ли, что может стукнуть в голову бабе, да?

А еще тесты… Внимательно вглядываюсь в мертвый космос ее темных глаз. Ну не пройдет же! Не пройдет она их, как пить дать. А если каким-то чудом удастся получить допуск к работе, она наверняка рано или поздно к чертям сорвется. Это просто вопрос времени. Мне такие напряги нужны? Нет. И что прикажете с этим делать?

Надо бы хоть Стрельникова порасспрашивать, что да как. Она вообще вменяемая?

Докуриваю в две яростные затяжки.

— Кать, познакомьтесь. Это Валеев Таир Усманович. Наш шеф.

— Очень приятно. Кэт. Вы хотите что-то обсудить? — спрашивает в лоб.

— Я хочу убедиться, что вы нормально добрались, — сдабриваю голос иронией.

— А были сомнения?

— Ввиду последних событий? — парирую я. — Были. Пойдем, я все покажу.

— Таир Усманович… — окликает порядком сбитый с толку Стрельников

— Ты здесь подожди, Миш, ладно? — одергиваю его. Должен же он понять, что я хочу без свидетелей перекинуться с девочкой парой слов. Ну и вообще присмотреться к ней повнимательнее.

Машинально забираю из рук Кэт рюкзак. Что-то мешает. Без всякого дергаю сильней. Сопротивление усиливается. Опускаю взгляд и, наконец, понимаю, что Кэт тупо тянет его обратно.

— Я сама могу.

— Ты из феминисток? — прикладываю таблетку к двери, пропуская девчонку в подъезд.

— А у вас с этим проблемы?

Оборачиваюсь. Внимательно вглядываюсь в лицо, сейчас больше похожее на посмертную маску, и сходу многое про нее понимаю. Девочка порядком пришиблена. Наезжает без огонька. Но я легко могу представить ее другой — дерзкой, острой на язык, строптивой. И это, опять же, не в ее пользу говорит. Потому что такой сотрудник — довольно сомнительное счастье.

— Проблемы с чем?

— С правами женщин.

— Я своих подчиненных по гендерному признаку не делю. Так что нет, Кэт. Никаких проблем, — говорю с нажимом, мягко расставляю границы. Кэт, несмотря на свою заторможенность, это понимает и мигом сдувается:

— Извините. Слишком насыщенный день, — растирает лицо ладонями.

— Могу представить. И? Что думаешь с этим делать? — гремлю замком.

— Закончить на сегодня с впечатлениями, — кривит губы, хотя и понимает, конечно, что я не об этом спрашиваю.

Пропускаю ее в квартиру. Ловлю аромат разгоряченной солнцем кожи и затхлой тряпки, исходящий, наверное, от ее одежды.

— Ты первая. Кошки у меня нет, так что будешь за нее. Отрабатывай прозвище.

Оборачивается. Смотрит на меня совершенно непонимающе. Глаза, сначала показавшиеся мне черными, на самом деле глубокого темно-синего цвета, который только подчеркивает болезненно-белая кожа. И такие глубокие, что я подвисаю.

— А?

— В дом первой кошку надо запускать. Ты что, не знала?

— А-а-а, это. Ну да.

И ничего. Ей, кажется, даже неинтересно, куда я ее привел. А я почему-то не могу этого так оставить и распинаюсь так, словно еще и риелтором подрабатываю на полставки:

— Здесь кухня-гостиная, здесь одна спальня, другая…Ванная, гардероб. А тут вот еще, глянь, выход на террасу.

— Не много ли комнат для меня одной?

— Подразумевается, что ты будешь жить с дочкой. Семейным всегда выделяют квартиру как минимум с двумя спальнями.