Обычное дело

Он умирал. Давид понял это еще сутки назад. Они все умирают. Почти. Задыхаясь и выкашливая легкие, Давид пробирался по школьному коридору, держась за стену. Сильнейшее головокружение заставило его опуститься на пол. Переждав несколько минут, он отправился дальше на четвереньках. Надо во что бы то ни стало добраться до него и сказать… Силы оставили его и Давид замер на полу, повалившись на бок.

Наташа задыхалась, лежа на мате в школьном спортзале. Эта агония продолжалась безумно долго. У Сергея сердце разрывалось, хотелось выть, орать, биться головой о стену, убить кого-нибудь. Но все, что он мог сделать – сидеть рядом с умирающей Наташей, держать ее за руку, вытирать пот со лба и говорить какие-то ненужные успокаивающие глупости. Едва ли она их слышала. На чудо Сергей не надеялся, многие были уже мертвы.

Давид Вагифович пытался бороться с болезнью, раздавал таблетки, делал уколы. Эффекта не было. Когда Ларионов видел его последний раз несколько часов назад, тот, едва держась на ногах, пытался попасть иглой шприца в чью-то вену. Внезапно Сергей понял, что Наташа затихла. Ее посеревшее лицо с открытым ртом и выпученными глазами было неузнаваемо обезображено болезнью и смертью. Он долго пытался нащупать пульс. Наташа была мертва. А Ларионов чувствовал только облегчение. Слава Богу! Ей больше не больно, она не страдает. Наконец то все закончилось. Какое-то время Ларионов безмолвно сидел рядом, уткнувшись лицом в колени. Потом прикрыл Наташино лицо своей курткой и пошатываясь пошел прочь.

Школа неумолимо превращалась в кладбище. Повсюду были агонизирующие или уже блаженно затихшие люди. Давид лежал в коридоре и на первый взгляд казался мертвым. Однако хриплое дыхание еще вырывалось из его груди. Сергей присел рядом и похлопал врача по ввалившейся небритой щеке:

«Давид, слышишь меня, Давид?

Мучительный приступ лающего кашля сотрясал тело Давида несколько минут. Тяжело дыша, он с трудом сфокусировал взгляд на Ларионове и, изо всех сил вцепившись в его руку, прерывисто заговорил:

«Дурак я, Сережа, старый дурак. Не понял сразу. Не подумал. Это бомж нас заразил, Сережа. Он носитель вируса, но сам не болен. И ты, Сережа. Ты – носитель. Ты убьешь всех наших, кто прилетит.»

Ошеломленный Ларионов потрясенно уставился на старого врача. Ему это и в голову не приходило. Не считая смертельной усталости после почти двух суток, проведенных на ногах, он чувствовал себя хорошо: ни кашля, ни удушья. Собравшись с силами Давид продолжил:

«Спаси их, Сережа. Предупреди обо всем, а сам уходи. Уходи, прошу тебя. Там Сусанночка и Русланчик. Предупреди…»

Речь становилась все более бессвязной, силы оставили его. В последние минуты жизни старый врач думал только о единственной любимой дочери и внуке, остававшихся на острове. Отупевший от переживаний Ларионов вышел на улицу и сел на ступени крыльца. Придя в себя через несколько часов, Сергей так и не понял, как он умудрился отключиться и уснуть. В школе царила тишина. Ларионов добросовестно прошел по кабинетам и коридорам, проверяя пульс у всех без исключения. Для того, чтобы осуществить задуманное, следовало сначала убедиться, что все мертвы. Он долго стоял рядом с телом Наташи, но так и не смог заставить себя откинуть куртку и последний раз взглянуть в ее лицо. Оно и так стояло перед глазами: посиневшая кожа, выпученные глаза, оскаленный рот. Неужели он навсегда запомнит ее именно такой?

Ларионов решительно открутил крышку канистры и полил Наташино тело бензином. Затем снова обошел всю школу, методично поливая тела бензином. Остановившись на лестнице, он зашвырнул в дверной проем канистру и бросил зажигалку в бензиновую лужицу. Огоньки весело побежали по бензиновым дорожкам в разные стороны, запрыгнули на колышущиеся от сквозняка шторы, шустрыми змейками расползлись по деревянным стендам с объявлениями и стенгазетами, попробовали на зуб деревянную обрешетку радиаторов отопления, лизнули новенькие двери и, наконец, бодро затрещали всем и сразу. Получаса Сергею хватило убедиться, что здание школы полыхает неугасимо, как вечный огонь на День Победы. Он затоптал ногой окурок, поднялся и зашагал прочь. Дел предстояло много.