Обычные люди

— Да, далеко не все знали о них. У нас была распределенная система, только несколько человек допускались к резервуарам. И к тому же в 2001-м я перевез лабораторию из НИИ в другое место и сократил персонал до минимума, чтобы не было лишних глаз и ушей. Сказал, что проект провален.

— Всех разобрали? — уточнила я.

— Нет, двух пришлось отправить в приют. Одна родительская пара к тому моменту распалась, а вторая просто не захотела ничего слушать.

Мы ошарашенно молчали.

— Где они сейчас? В детских домах?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Может, их усыновили.

Мама посмотрела на него, отвернулась и брезгливо поморщилась.

— Инвесторы знали о детях, но ничего не предпринимали. Я воспринимал это как одобрение. Но потом я поехал на конференцию по трансфузии в Комо.

— И вас переманили, — догадалась мама. — Видимо, тоже военные?

— Это частная исследовательская компания, никаких военных, — ответил он, словно не заметил маминого сарказма. — По договору с первым инвестором все права на изобретение отходили ему, мы подписали строгий договор о неразглашении, а мне уже хотелось работать на свое имя. К тому же меня смущала сама организация. Я ни за что не отдал бы им результаты успешных исследований. Эта компания, — он сделал жест в сторону дома, — проводит согласованные исследования, юридически чистые. Я поставлю свою фамилию первой в списке.

— И что же вы сейчас делаете? — поинтересовалась Мира.

— Примерно то же самое, но я не могу распространяться на эту тему. Все здесь в моем распоряжении — особняк, лаборатория, сотрудники.

— Но при этом вас прослушивают?

— Еще я не могу выходить за пределы этого сада, кроме как с армией охранников. С чем-то приходится мириться. Зато я с самого начала был под надежной охраной. Итальянский инвестор взял на себя даже мою переправку сюда, иначе я не смог бы выехать из страны. Они накрыли меня своей заботой, как куполом.

— Но как вы выехали из страны? Куда дели детей?

— Мы раздали всех, кто созрел. Я оставил распоряжения некоторым сотрудникам, что нужно делать и в каком случае. Я не связывался с ними больше, но, насколько знаю, все живы и здоровы.

— Но если инвесторы знали, что эксперимент с редактированием генома провален, зачем все это было, этот год, зачем все эти похищения? Некоторых детей держали месяцами.

Михаил Юрьевич вздохнул.

— Этого я не знаю. Может быть, мои первые работодатели решили, что я их обманул.

— А почему некоторых держали месяцами, а некоторых — несколько часов?

— Элементарно — боялись что-то упустить? Но потом, когда процесс отладили, отпала необходимость долгих экспериментов.

Он помолчал, пожевал губами, словно хотел что-то сказать, но не решался.

— В общем-то, вы рассказали все, что мы хотели знать, — натянуто сказала мама. После рассказа она явно не испытывала симпатии к коллеге. — Спасибо, мы поедем.

Он кивнул. Мама направилась к дому за папой. Мы смотрели, как она петляет по дорожкам. Михаил Юрьевич снова задергался — потирал руки, сжимал губы.

— Вы нам что-то хотите сказать? — спросила Мира. — Мы умрем через десять лет? У нас генетическое отклонение, несовместимое с жизнью, или что-то еще?

— Ох, нет, что вы, — рассмеялся он. — Просто проверяйте кальций, и все.

— Но вы точно не знаете, почему нас начали проверять?

Он смутился, но только на долю секунды.

— Не знаю. Скорее всего, кто-то что-то знал в лаборатории в Питере, там работало много людей. Прошла сплетня. О готовых детях знало шесть человек из лаборатории, столько же — о редактировании генома в сторону долгожителей.

— Сколько нас всего?

— Двадцать пять, считая с вами.

— Но похитили меньше…

— Сейчас никто не узнает, кто они и где. Я уничтожил все документы перед отъездом. Можно сказать, стер историю. Вы стали обычными людьми.

— Как вы могли просто уехать и оборвать все связи? — не унималась Мира. — А если бы нас начали искать? Или мы стали бы превращаться в мутантов?

Она сверлила его своим фирменным взглядом исподлобья, и он нехотя ответил:

— До отъезда я передал информацию и инструкции надежному человеку, по частям, что-то в электронном виде, что-то на бумаге, часть по электронной почте, чтобы не отследили. Он сообщил бы мне, если что-нибудь случилось бы с вами или с… бывшими сотрудниками. Когда я уезжал, лабораторию уже сворачивали, дела закрывали. Увозили мебель и оборудование, был бардак.

Мама вышла из дома, размахивая ключами. Они с папой сели в машину, и она развернулась и двинулась по дорожке, затормозила около нас. Мира, не попрощавшись, села в нее.

Я подошла к машине, открыла дверь. Наверное, следовало что-нибудь сказать. Обернулась.

— Спасибо.

Он, поджав губы, смотрел, как мы уезжаем.

Глава 24, в которой Нина возвращается домой

— У меня нет денег.

— У меня много.

— Ты и так платила за билеты несколько раз.

— Если хочешь, можешь вернуть потом.

— Боюсь, я столько не зарабатываю, — рассмеялась Мира. — Альбертина сказала, что я могу жить здесь сколько захочу. Что сюда постоянно привозят еду на случай, если нужно кого-то поселить или когда она сама решает пристать в Риме. И два раза в неделю приходит уборщица.