Обыкновенная семейная сцена

–Совершенно правильно, ты все вернее верного сейчас рассудил, Данечка! – восхищенно отозвался Пряников, глядя любовно осоловевшими уже несколько глазами на молодого своего собеседника. (Мимо всех обстоятельств, сын его друга, на его взгляд, на удивление неплохо соображал сейчас.)

–А под бомбой я как раз таки и подразумеваю правду, – продолжал Данил.

–Правду?

–Да. Вот, в чем заключалась, так сказать, эссенция моей идеи, вот как я собирался в чиновничий мир – место, которое вы очень справедливо абстрагировали в своих суждениях, Дмитрий Сергеевич, от мира остального, – вот как я собирался провести в чиновничий мир правду: с помощью лжи и без помощи совести.

–Вот как!

–Да. Правду бы мне в оболочке лжи пришлось бы туда провожать, иначе туда не пускают. Не пускают туда и с совестью, точнее с наличием совести туда не найдешь провожатых; поэтому и совесть нужно было прятать под ту же оболочку. Вот в чем препятствие, а деньги – что деньги? – деньги, то дело пятое.

–Интересно, очень интересно…

–Да! – подхватил Данил, – я сам чувствую, что складно сейчас говорю, мысли сами из-под языка бегут, словом, язык лыка еще как вяжет!..

–Ну, эта раскрепощенность членов, включая язык, положение есть шаткое и всегда в этих случаях нужно быть осторожнее…

–Еще по чуть-чуть нам, однако, не должно повредить, как думаете, Дмитрий Сергеевич?

–Еще по чуть-чуть, думаю, не повредит; еще по чуть-чуть, думаю, можно…

Здесь позволим себе сказать еще пару слов о сложившихся отношениях младшего Игнатова с «напитком народным».

Собственно водку Данил теперь пил второй только раз в своей жизни. Первый раз с ним случился сразу после зачисления его в университет и происходил в компании однокурсников; выпил он тогда (за знакомство) три раза «по двадцать пять» и на том остановился. Такая умеренность, и в таком возрасте, а главное, в первый-то раз, есть явление почти чрезвычайное, с чем благосклонный читатель, нам кажется, не может не согласиться. Возьмем же на себя смелость в двух словах объяснить и это явление, основываясь на те сведения, которыми располагаем.

Говоря в общем, касательно вопроса употребления напитка содержащего градус, Данила можно отнести к лицам в этой области отчасти и приспособленным, или, по крайней мере, отставшим не безнадежно. Все это потому, что Андрей Константинович, его отец, в свое время справедливо считал, что если в нужный момент не адаптировать ребенка к условиям окружающей среды и не ознакомить его с некоторыми нравами и обычаями оной, или, чего доброго, шагнуть дальше и оградить драгоценное чадо свое от пагубных веяний со стороны неусыпной моралью и строгостью, то, в конечном итоге, можно нарваться на результат самый неожиданный и неприятный. Много раз ему приходилось слышать и самому ставать свидетелем, в бытность студенчества своего, как подростки, в строгой опеке взращенные и «жизни совсем не ведавшие», только выпавши из тернового гнезда, говоря образно, то есть, только обретши волю, бросались в эту самую неизведанную ими жизнь не меньше как с остервенением и пропадали там сразу и зачастую безнадежно. Такой участи он сыну своему не мог желать и начал приучать его для начала к вину еще с четырнадцатилетнего возраста, держа в голове одну весьма основательную мысль, что «годом после приступать к такому предприятию уже, может, будет и поздно». Старался не опоздать в своей педагогике Андрей Константинович и с напитком большей крепости, но так как сам безусловное предпочтение отдавал коньяку, то и учение его происходило соответствующим образом. И вообще, личный пример принято считать делом первостепенного значения. На этот счет мы имеем сказать, что в «пьяном виде» старшего Игнатова никогда нельзя было увидеть, может быть, чему следствием и стало то обстоятельство, что и у сына его никогда (ранее) не возникало желания напиться, или, по крайней мере, никогда (ранее) не переходил он ту черту, когда это желание у человека возникает само собой. Теперь же, если Данил и не был еще за упомянутой нами чертой, то предпосылки к тому наблюдал серьезные.

На этом все; избегая всяких в дальнейшем отступлений, возвращаемся непосредственно к разговору:

–Мимо слога, безусловно, искусного, – продолжал Пряников, после того, как было выпито «еще по чуть-чуть», – мимо слога, интересует меня еще вот что: не опасаешься ли ты, Даня, что правда твоя могла бы заработать язву, находясь, продолжительное время, в такой заразительной оболочке?

–Исключено, Дмитрий Сергеевич, чтобы ложь и бессовестность могли во мне укорениться, – отвечал молодой Игнатов по-солдатски, чеканно, вероятно напрягаясь, чтобы языком не путаться, – будьте уверены, я бы характер выдержал. Президент, честный и с совестью, согласитесь – такого еще никогда и нигде не случалось. Одна только вера в возможность этого события стоит неизмеримо выше всех дополнительных мотиваций.