Обыкновенная семейная сцена

–Нет, не хочу, – с подчеркнутым недовольством отвечал Дмитрий Сергеевич, – а хочу забрать тебя домой. Думаю, ты уже достаточно навеселился.

–Думаю, недостаточно, – с невинной простотой во взгляде и в голосе, более чем невозмутимо возразил Данил. Я вот еще что собирался… – продолжал он, разворачиваясь и проталкиваясь к распивочной стойке. – Расступись, так… Эй, дедина, подойди-ка сюда! Подставь плечо, вот так…

–Да что ты с ума сошел что ли! – изумился, вконец вышедший из себя, Дмитрий Сергеевич, наблюдая как младший Игнатов, при помощи услуг «именинничка», подбадриваемый со всех сторон одобрительными возгласами, карабкается на стойку.

–А что, Дмитрий Сергеевич? – отвечал тот, уже сверху вниз наблюдая пытающегося протиснуться к нему Пряникова. – Шагаю в ногу со временем! – продолжал он, заглушаемый всеобщим ликованием, вызванным его вылазкой. – Я недавно в Х. прочесть удостоился вывеску, в центре города – рекламку одному напитку: «В будущем ты уже не влезешь на барную стойку!» – она гласит. Это нынешняя философия, Дмитрий Сергеевич. В этой рекламке всё наше направление и развитие… В центре города, Дмитрий Сергеевич, в центре города… Я теперь толерантен… Да, Эпикурейцы? – обращался он уже ко всем, точно с трибуны, на митинге, – это наша с вами заповедь отныне! Завещаю вам: «В будущем ты уже не влезешь на барную стойку!» А посему, присоединяемся, милости прошу!

Осмотрительный бармен, в угоду своему здоровью, даже и не пытался противостоять свершавшемуся наплыву (почти все, что было внизу, за редким исключением, устремилось в гору). Злополучный же «сверчок», подвернувшийся некстати с замечанием, был менее удачлив и заработал в лоб первым попавшимся каблуком, великодушно свесившимся для него со стойки. Дмитрий Сергеевич, вцепившийся в брюки молодого Игнатова, с явным намерением стащить вниз, не брюки, но их хозяина, тоже рисковал «заработать» своею докучливостью. Недремлющий «дедина» уже готовился незамысловатым – при помощи могучего своего кулака – исконно русским способом, отвести его внимание от субъекта, к которому оно было приковано, но вновь был вовремя предупрежден, и, ни кем иным, как самим этим субъектом. Данилу, наконец, достало сообразительности «специально для особо одаренных» обнаружить в Дмитрии Сергеевиче «замечательного своего товарища, заслуживающего горячей дружеской ласки, но никак не брани». С тем вместе Пряникова ждали крепчайшие объятия, коих он избежать был не властен и в коих так и застыл при случайном взгляде на новых и неожиданных посетителей…

Вот, сколько умели, отобразили мы пред снисходительным читателем ту картину, запечатлеть которую воочию представилось жене Пряникова Марине Александровне, Бондаренко Анжелике Владимировне и ее преданному, везде ей сопутствующему мужу Илье Семеновичу, внезапно появившимся на пороге «Бара» в «Искре».

Часть третья

Несчастная Марина Александровна

Мы затрудняемся ответить утвердительно, под каким тайным предлогом давала согласие Марина Александровна Пряникова сопроводить своего мужа в его родной Кузино в гости к его друзьям? Чтобы там посрамить его? – предположить так вслед за самим Пряниковым было бы с нашей стороны грубо, да и несправедливо. Скорее расшевелить этой поездкой своего супруга она намеревалась. Нет, какое будет иметь воздействие ее присутствие на Дмитрия Сергеевича – на этот счет Марина Александровна не могла заблуждаться, и слишком понимала, что ничего кроме дискомфорта своей компанией мужу в этот вечер она не доставит. Она с тем и ехала, может быть, отчасти, чтобы сковать Пряникова собой, «чтобы не было ему слишком хорошо без нее там». Никак не заслуживал сейчас, по мнению Марины Александровны, супруг ее на «отдохновение душой», и, кто знает, может быть, со своей точки зрения глядя, для такого мнения она имела основания.

Вот уже более полугода была замужем Марина Александровна за Пряниковым, но до сих пор еще о своем муже она не могла сложить решительного понятия. Два месяца после замужества и все (непродолжительное) время с момента знакомства и до свадьбы ее она пребывала в какой-то необъяснимой эйфории (по ее теперешним воспоминаниям), вела себя как безумная и ни в чем отчета перед собой не отдавала. И ни от кого отчета во все это время она тоже не требовала, да и не было у нее к тому серьезных предпосылок (как ей теперь казалось), – впрочем, тогда-то она ходила «под впечатлением»!..