Обыкновенная семейная сцена

Пришел день мне получить заработанные… честным, настоящим трудом, – я думаю, ты согласишься, Андрюша? – заработанные свои деньги. Дома у меня в эту неделю все как обычно и даже еще хуже. Возвращаться-то я стал в восьмом часу, а уходил ранним утром, в половине седьмого. Марина все об одном: что я шатаюсь бесцельно с утра до ночи. А я прихожу совершенно из сил выбившимся, и даже духу обороняться не достает, отмалчиваюсь гордо, жду конца недели, а с ней получку. А с тем вместе и перемен, благосклонности судьбы жду. Мечтаю про себя потихоньку. Производственник не мог не отметить моего усердия, думаю. Думаю, предложит мне сотрудничество, скажет, оправдал ожидания, превзошел. Оно, если справедливо рассуждать, совершенно так и должно было ему думать: все соки я выжал за неделю с его кучи, остались одни вершки да корешки. «То-то я разгуляюсь теперь на чем существенном, – я себе думаю, – на брикетах, а еще, если с клиентской базой!..» Я себе в голове, таким образом, счастливое будущее рисую, и Маринины нарекания не доступны до моих ушей. Такой счастливый я был в своих мечтах, Андрюша, в ночь перед субботой, когда предполагалась зарплата мне. Производство семь дней в неделю работает, но я решил на воскресение себе выходной сделать, Марину в ресторан сводить, о чем ей уже предуведомление сделал. Ну, значит, последний свой рабочий день, субботу, я отработал ударно, еще три куба продал, сижу, жду производственника на лавочке, полон рассуждений. Подсчитываю в уме. Всего мною продано было четырнадцать кубов за шесть дней. Семь из них по триста двадцать гривен, четыре по триста тридцать согласились, один куб я бабуське одной, божьему одуванчику, – что она с той доской делать будет? – за триста по благородству души отдал, и два куба продал по триста пятьдесят, но там я доску отобрал – хоть на выставку. Итого, в уме подсчитываю: четыре тысячи пятьсот шестьдесят гривен я доходу производственнику принес. Даже если третья часть… Нет, думаю, человек вроде как порядочный, отдаст мне, думаю, половину. Всю работу я сам проделал, как ни крути. Что ж: две двести восемьдесят за неделю, для начала, прихожу к выводу, что неплохо, а там: брикеты с клиентской базой… – веришь, Андрюша, аж прыснул от удовольствия. Ну, думаю, что-то теперь запоет моя Маринка?.. Дождался, наконец, я директора, задерживался он что-то у себя в цеху. Подошел, с улыбкой приветливейшей; я уже ожидаю, как мои мечты сейчас одна за другой начнут сбываться. Открыл свой блокнотик производственник, «посмотрим, говорит, что у нас здесь?». Я одним глазком подсматриваю: в левой колонке, все те же цифры у него. Что в правой не разберу. Начинает он подсчет, что-то там про себя бормочет, роется в пузатом портмоне, достает оттуда две купюры по сто и одну пятидесяти гривневую, протягивает мне, с вопросом, что, мол, у меня сдачи сорока гривен не найдется? Я смотрю на него непонимающими глазами. Он мне снисходительно так: «Ну ладно, за старание, уступаю вам, берите все двести пятьдесят». Тянет мне руку, прощается «до понедельника». Я, не знаю, какие, Андрюша, слова подобрать, чтобы охарактеризовать свое тогдашнее состояние. Он замечает мое недоумение, невозмутимо так к блокнотику своему обращается, «вот, посмотрите, говорит, у меня все записано, если у вас какие другие были счеты, мы можем свериться. Триста за куб моих по договоренности, так ведь? Смотрим: семь на триста двадцать – две двести сорок в этом столбце получается, из которых две сто моих; отсюда же транспортные услуги пятьдесят, – потому что машины не мои, я их арендую, а мы о доставке с вами, кажется, не договаривались, – так и дальше вычисляем. Вот тут вы просчитались, смотрите, за триста продали куб обрези, получается так, что даже и минус пошел в доставку, но я вам, опять же, за старание, вычет этот не посчитал. Вот, засвидетельствуйте сами: двести десять гривен вам выходит, все правильно? – смотрит он на меня глазами снисходительного преподавателя, великодушно обходящего нерадивого студента неудовлетворительной отметкой. – А я вам двести пятьдесят пожаловал… Ну так, до понедельника!» – все с тою же, преисполненной благодушия улыбкой на лице, говорит он мне, трясет мою руку, разворачивается и уходит.

–И противопоставить тебе, если по существу, совсем нечего, – заметил Андрей Константинович участливо.

–Понима-аешь? – пропел заунывно Пряников. – Ни одного свидетельства, кругом голая моя инициатива. А «по-человечески»… «по-человечески» сейчас не считается, нет такой сейчас формулировки: «по-человечески», всюду договоренность одна. И вот что самое обидное: ему, производственнику, ему ведь даже совесть не докучает. Он благодетель в душе, да! Пятьдесят «кровных» мне простил, сдачи требовать не стал: поощрил за усердие! Благородный расточитель! – Пряников принял позу, природную, по его разумению, «благородному расточителю»: прогнувшись, он отвел одну руку в сторону, при этом, не забыв состроить и соответствующую гримасу.