Обыкновенные монстры

А следовательно, в поместье что-то происходит. И что еще хуже, кто-то отсюда помогал их увозить. Однако Карндейл сам по себе был очень загадочным местом, полным всяких тайн и секретов, так что к исчезновениям можно было отнестись по-разному: либо как к заурядному явлению, либо как к необычному. Комако жила в институте уже почти десять лет, он стал ее домом, но все же о многих его тайнах она даже не догадывалась.

Но знала многое другое. Например, что пожилые таланты постепенно умирают. Их осталось всего одиннадцать, седых стариков и старух, сморщенных, как прижатые стеклом насекомые, передвигающихся со смертельной медлительностью. Иногда медсестры вывозили их на прогулку по двору в креслах на колесиках, а иногда те сами медленно бродили по тропинкам в тапочках и халатах. Некоторые из них по ночам отправлялись на остров глифика на старых гребных лодках, причем некоторые из них не возвращались или возвращались ослабевшими и даже немощными. Нет, не все в Карндейле было таким, каким казалось; однако из всего множества тайн ни одна не была печальнее тайны доктора Генри Бергаста.

В том, что он был хорошим человеком, Комако не сомневалась. В конце концов, доктор Бергаст заботился о них и желал, чтобы они оставались в безопасности. Но она не знала, откуда он родом и чем занимался раньше. Его возраст, прошлое, семья – все это было для нее загадкой. Он говорил безо всякого акцента, удивительно гладко и слаженно, как будто был одновременно ниоткуда и отовсюду. Выглядел он как мужчина в расцвете сил, но она знала, что это не так: его волосы были седыми, а в глазах читалось напряжение. Она слышала разговоры старых талантов: он охранял глифика уже по меньшей мере восемьдесят лет, еще до них. Следил за тем, чтобы орсин оставался закрытым. Но его одержимость другром вызывала тревогу. Он мало спал и ночью часто уходил по делам – несомненно, разыскивать другра и то, во что превратился Джейкоб. Мисс Дэйвеншоу сказала, что он винит в этом себя. Все, что Комако знала наверняка, – это то, что этот древний, нестареющий мужчина с бледно-серыми глазами, глубоко уверенный в своей правоте, этот доктор медленно разрушает себя, неустанно преследуя монстра. И от этой мысли сердце у нее сжималось.

Именно по этой причине она не обратилась к нему напрямую, не сообщила о своих подозрениях по поводу исчезновений, не спросила о темной карете. Они ничего толком не знали – пока не знали. Ребята стали посматривать на небо в попытках разглядеть костяных птиц и, когда видели, как прилетает очередная посланница, тайком подбирались к чердаку с проволочными клетками, где обитали птицы. Комако с Оскаром караулили снаружи, а Рибс залезала внутрь, отвязывала послание, быстро читала его, а потом возвращала на место. Костяные птицы щелкали клювами, шуршали и поворачивали головы с пустыми глазницами, чтобы лучше разглядеть ее. Пока что талантам удалось узнать немного: они перехватили только несколько странных сообщений от миссис Харрогейт из Лондона и одно закодированное послание откуда-то из Франции.

Но однажды утром Комако отправили в качестве посыльной в старую кладовую, переоборудованную в лабораторию доктора Бергаста. Стоя перед мензурками, дистилляторами и бутылками с загадочными зельями, Бергаст устало потер глаза, взял письмо и отпустил ее. Когда она повернулась, чтобы уйти, то увидела на его рабочем столе несколько простых папок из бурого картона. Она знала, откуда там эти папки; они-то и натолкнули ее на мысль.

Если они хотят узнать что-то про исчезнувших детей, им понадобится кое-кто, кто сможет выбраться ночью из главного здания, проникнуть в кабинет Бергаста через окно и изнутри отпереть дверь. Тогда Рибс вскрыла бы большой шкаф, просмотрела бы досье всех когда-либо принятых в институт талантов и нашла бы папки, относящиеся к пропавшим.

Другими словами, им был нужен Чарли Овид.

Комако шагала по коридорам Карндейла, тихонько насвистывая про себя.

Ведь Чарли только что согласился выполнить ее просьбу.

21. Чужие тайны

В поезде по дороге в Лондон Элис Куик размышляла о смерти.

Недавно она пережила гибель Коултона. У нее в ушах до сих пор звучал его голос с сухим акцентом, перед мысленным взором вставали его густые бакенбарды, которые он отращивал в последнее время, редеющие волосы, которые он зачесывал назад, его красное с желтизной, покрытое язвами и следами оспы лицо. Да, он часто раздражал ее: своей скрытностью, невыносимой саркастичностью и самодовольностью. Но она верила ему, верила, потому что он завоевал ее доверие, потому что он никогда не относился к ней как к женщине-детективу – только как к детективу, и прежде всего потому, что он был хорошим человеком и хорошим другом.