Обыкновенные монстры

Мальчик резко поднял голову.

– Миссис?

– Убил, Чарльз. Сколько?

– Двоих, миссис Харрогейт, мэм, – тихо пролепетал Чарли.

Она пощелкала языком. Он явно лгал ей – это было видно по его лицу. Порошок, который она дала ему, еще не подействовал. Но не важно, она была довольна этой ложью и была рада увидеть, что он стыдится ее. Уж слишком много в этом кресле перебывало детей, покалеченных миром до такой степени, что боль и обида переставали казаться им постыдными. Они-то и беспокоили ее больше всего.

Шелестя по выбеленному полу черными юбками, Маргарет пересекла комнату и взяла со столика возле двери длинный хирургический нож.

– Это больно, Чарльз? Когда ты исцеляешь себя?

– Да. – Помолчав, мальчик добавил: – Как будто изнутри у меня все горит.

– Понимаешь, я должна увидеть это собственными глазами, – сказала Маргарет. – Мне придется тебя поранить. Но я хотела бы получить твое согласие.

– Да, мэм. – Он посмотрел на нее ясными глазами. – Я согласен.

Она пересекла комнату и провела по руке мальчика ножом. Ярко-красная кровь медленно потекла по запястью, по костяшкам пальцев, закапала на белый кафель. Чарли, задержав дыхание, заскрипел зубами от боли и уставился на рану. Порез затягивался прямо на глазах.

Маргарет Харрогейт посмотрела на Коултона. Тот равнодушно пожал плечами. Она повернулась обратно к мальчику.

– Всего существует пять видов талантов, Чарльз. Ты принадлежишь ко второму. Ты – хаэлан, или, как выражается доктор Бергаст, «регенератор». Когда твои клетки умирают, точнее, умирает любая часть тебя, твой организм оживляет ее. Это необычайно редкий талант. Ты будешь стареть не так, как все остальные. Не так, как все, воспринимать риск, опасность, любовь. А теперь подумай как следует, Чарльз. Что еще ты умеешь делать?

– Что еще?..

– Необычное. Особое. Можешь ли ты… управлять своей плотью? Или передвигать предметы, не касаясь их? Удавалось ли тебе когда-нибудь проскальзывать в место, настолько узкое и тесное, что при обычных обстоятельствах ты никогда бы туда не пролез?

– Думаю, что нет, миссис Харрогейт. Нет.

– Видишь ящик в углу? Попробуй сдвинуть его. Сосредоточься.

Овид закрыл глаза. Потом снова открыл.

– Не понимаю, – сказал он.

– Закрой глаза. Представь себе чистое белое небо. А теперь представь в этом небе темное облако в форме двери. Оно приближается. Посмотри на него. В нем есть замочная скважина, а у тебя в руках ключ. Что произойдет, если ты вставишь его внутрь и повернешь?

Мальчик выглядел смущенным, недовольным.

Маргарет провела по зубам языком, раздумывая. Возможно, у него нет дара «морталинга», а возможно, ему просто нужно научиться контролировать себя. Но это неважно.

– Расскажи о своей матери, – она сменила тему. – Какое твое самое радостное воспоминание о ней?

– О маме? – Чарли подозрительно посмотрел на миссис Харрогейт через полуприкрытые веки.

Она ждала.

– О маме… – повторил он мягче.

Порошок явно начинал действовать.

– Мама для меня – это единственное радостное воспоминание, – начал он. – Но сейчас я даже не помню ее голоса. Она пела в церкви, пела так, что можно было почувствовать, как солнечный свет озаряет ангелов. Как по языку разливается мед. Так это ощущалось. Однажды она вернулась домой, и от нее пахло мукой и сахаром, потому что тогда она работала на старой кухне и на той неделе там пекли пироги. Она закатала рукава, и все руки, локти, предплечья у нее были в сахаре, и мы вместе слизывали его.

Маргарет улыбнулась:

– А у нее… были какие-нибудь способности? Как у тебя.

– Нет.

– А у отца? Очевидно, он был белым…

– Папу я не помню, – резко ответил Чарльз, опуская глаза и разглядывая пятнышки крови на белой плитке.

Было заметно, что ему не хочется затрагивать эту тему, и Маргарет ощутила укол вины, но расспросы были необходимы; требовалось установить некоторые факты.

– Папа умер, когда вез нас в Калифорнию, – наконец произнес Чарли. – Мне всегда хотелось найти место, где он похоронен, и рассказать ему, что я вырос и стараюсь быть таким же хорошим человеком, каким, по словам мамы, был он сам. «Он был хорошим человеком, он любил нас, он верил в лучший мир» – так она всегда говорила. Но в то же время он боялся – боялся за меня. Может, он догадывался, на что я способен, я не знаю. Я тогда был совсем маленьким.

Чарльз поднял голову. Глаза его казались стеклянными.

– Может, он просто знал, что на этой земле нет места для таких, как я. Для меня нигде нет места.

– Ох.

– Он был отсюда. Я знаю.

– Из Лондона?

– Нет, мэм. Отсюда.

Маргарет нахмурилась, неуверенная, что правильно поняла слова мальчика, и посмотрела на Коултона, который все внимательно слушал. Ей хотелось задать еще несколько вопросов, но ее что-то остановило, какой-то инстинкт, которому она научилась доверять, поэтому, разгладив юбки, она отвернулась.

– Хорошо, Чарльз. Спасибо. А теперь постарайся сосредоточиться. Я понимаю, ты устал, но я задам тебе последний вопрос: что ты хочешь, Чарльз?

Голова мальчика упала было на грудь, но тут же вздернулась.

– Я хочу, чтобы меня никогда больше не били и не делали мне больно, – произнес он глухо.