Обыкновенный мамонт

— Опять «Чапаев»?

— Опять, понимаешь, не подвезли ничего. Погодка, сама видишь…

Погода была неважная. Вторую неделю не унимался буран. Между бревенчатыми домами натянули канаты. Люди ходили, держась за канат, чтоб не заблудиться, хотя между домами не больше двадцати — тридцати шагов.

Серёжка понял, зачем стены оклеены во много слоев газетами. Малейшая дырочка, гвоздя не просунешь, а наметет столько снегу — растопить, выкупаться можно.

Хорошо, клуб — стена к стене с Наташиным домом. Серёжка с Наташей каждую ночь в кино ходили. Или каждый день — не разберёшь.

«Чапаева» Серёжка ещё на Дальнем Востоке смотрел. И здесь эту картину вторую неделю крутили. Сначала, как полагается: от первой части до последней.

Потом кто-то предложил переставлять части. Сначала красные громили белых, а уж после того белые шли в психическую атаку, и их второй раз обращал в бегство лихой Чапай.

Скоро зрители выучили наизусть все слова из фильма. Киномеханик Алёшин стал убирать звук, солдаты сами хором говорили и за Чапаева, и за Анку, и за бородатого солдата, который удрал от белых. Серёжка тоже запомнил все слова. Дома они с Наташей играли в «Чапаева».

— Василий Иванович, — спрашивала Наташа-Петька, — ты армией командовать можешь?

— Могу, Петька, могу, — отвечал Серёжка-Чапаев.

Погода в конце концов наладилась, прилетели самолёты, доставили новые кинокартины: «Подвиг разведчика», «Руслан и Людмила».

Серёжка и Наташа играли в «Руслана и Людмилу». Серёжке, кроме Руслана, приходилось быть и Рогдаем и Черномором.

Оседлав веник, Серёжка бегал по комнате и звал Людмилу. Её нигде не было видно. Наташа надевала на голову меховую шапку, а Серёжка зажмуривал глаза, и Наташа-Людмила превращалась в невидимку.

Как в пушкинской сказке:

Людмила шапкой завертела;
На брови, прямо, набекрень
И задом наперёд надела.
И что ж? о чудо старых дней!
Людмила в зеркале пропала;
Перевернула — перед ней
Людмила прежняя предстала;
Назад надела — снова нет;
Сняла — и в зеркале!

Стоило Наташе перевернуть шапку, Серёжке открыть глаза, и сразу Наташа-Людмила становилась видимой.

Елена Ивановна несколько раз читала ребятам книжку про Руслана и Людмилу. Наташа и Серёжка знали её почти всю на память.

Верхом на златогривом венике Серёжка медленно ехал вокруг стола, а Наташа декламировала:

Померкла степь.
Тропою тёмной
Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман
Вдали чернеет холм огромный,
И что-то страшное храпит.

При этих словах Серёжка замирал на месте и с опаской глядел на огромную подушку. Она изображала Живую Голову.

Это Наташа придумала. Ведь Голова спала, когда подъехал Руслан. И с перьями была, как подушка:

Огромны очи сном объяты;
Храпит, качая шлем пернатый,
И перья в тёмной высоте,
Как тени, ходят, развеваясь.

Серёжка знал, что Голова вовсе и не голова, а подушка. Но на всякий случай предлагал:

— Давай без Живой Головы, а то я с Черномором подраться не успею.

— Эх, ты! Подушки испугался! А если бы на тебя белый медведь напал? Ты знаешь, как однажды медведь нашу машину атаковал?

— Как?

— Медвежонок перебежал дорогу. За ним медведица шла. Машина закрыла медвежонка, медведица подумала, что мы её сына забрали. Да как зарычит, как бросится! Крючков прибавил газу, машина отъехала, медведица увидела медвежонка, и они вместе убежали, а мы поехали дальше.

— И тебе не страшно было?

В зоопарке белые медведи не очень белые, желтоватые. Глазки маленькие, злые. С таким зверем встретиться…

Наташа презрительно фыркнула:

— Очень надо! У нас же автоматы были.

— С автоматом я бы и Мёртвой Головы не побоялся, — сказал Серёжка и опять оседлал веник.

Младой Ратмир, направя к югу

Нетерпеливый бег коня, —

нараспев произнёс Серёжка и поскакал нагонять Русланову Людмилу.

Вскоре «Руслана и Людмилу» увезли на Большую землю. В полярный гарнизон прислали «Щедрое лето», «Медовый месяц» и картину «Испытание верности». После таких фильмов играть было не во что…

Но как волшебно расцвело чёрное полярное небо! Никакое кино не сравнить с полярным сиянием!

ПОЛЯРНОЕ СИЯНИЕ

Целыми днями, в то время когда все бодрствовали, трещал, как мотоцикл, движок гарнизонной электростанции. На ночь, на то время, когда дети, женщины и свободные от караульной службы солдаты и офицеры укладывались спать, движок умолкал. В деревянных домах офицеров и в солдатских казармах зажигали керосиновые лампы и фонари «летучая мышь».

Елена Ивановна прикрутила фитиль и ласково сказала Серёжке:

— Спи, мой маленький.

И тут вдруг вспыхнули и засверкали огнём промороженные оконца.

— Пожар! — ахнула Елена Ивановна и кинулась в комнату Коновых.