Обыкновенный мамонт

Торопливо распустив тесёмки на мешочке и поместив туда краба, Витка зажал нос, сомкнул рот и резко дунул.

Ничего не получилось. Уши заложило ещё плотнее, а из носа выдавилась кровь. Сначала Витка подумал, что это из руки, но на ладони виднелась лишь розовая чёрточка.

«Очень уж глубоко там», — подумал Витка и поплыл к берегу.

Мешочек с крабом тёрся о бедро. Острые коготки проткнули тонкую бумазею и царапали кожу. Витка был счастлив победой, и ему казалось, что не царапает, а ласкает его покорённый Blackfordia Virginiana.

БИКФОРД ВИРГИАНОВ

Пока Витка плавал, Женька и Серёжка не тратили времени зря. Женька разбил камнем чёрную раковину мидии, нацепил розовые кусочки моллюска на крючки, и началась рыбная ловля.

Они забрели по колени в воду, встали на плоский камень и забросили удочки. Даже не забросили, а опустили: рыбёшки ходили у самого камня.

Ребята, стоя на коленях, глядели вниз и терпеливо подводили крючки с наживкой к рыбе.

Женька таскал бычков одного за другим. Наконец повезло и Серёжке. Зеленоватая в крапинках рыба заглотила кусочек мидии, Серёжка дёрнул удилище к себе.

— Собака, — определил Женька с одного взгляда. — Ничего, крупненькая.

Серёжка ошалел от восторга:

— Огромная! Смотри-смотри: в руке не помещается! Даже хвост свисает!

— Крупненькая, — подражая кому-то, опять похвалил Женька.

— Ага! Я сразу понял. Тяну, тяну, тяну… Она упирается, а я тяну, тяну. Даже руки заболели!

— Давай с крючка сниму, — предложил свою помощь Женька. — А то упустишь ещё.

— Я сам!

На всякий случай Серёжка вылез из воды и присел под скалой. Отсюда рыба не сбежит!

Возвращаясь обратно, он чуть не наступил на фиолетового жука. Серёжка низко наклонился и увидел, что это не жук, а настоящий краб, только маленький-маленький. Рядом ползал по камням ещё один.

— Крабные дети! — закричал Серёжка. Он отбросил удочку и стал гоняться за крабами.

Малюсенькие, а такие вёрткие! Серёжка подкрадывался осторожно-осторожно, погружал в воду руку — и хвать! А краб уже под камень улизнул. Сдвинет Серёжка скользкий голыш, а краб — юрк в другую щель.

Серёжка хохотал от удовольствия как ненормальный. Даже повизгивал. Женька не выдержал и тоже смотал удочку.

Они забыли о рыбалке, купании, обо всём на свете. Целый час лазили по камням. Женька одного крабёнка изловил. И Серёжка. Только Серёжка своего выпустил. Краб, даже не краб, а крабище, он больше всех других был, кусанул его. До крови! На кончике пальца выступила красная капелька.

— Ух ты, какой кусучий! — не столько возмутился, сколько загордился Серёжка.

Едва Витка вылез на берег, Серёжка сразу показал ему раненый палец:

— Это краб укусил! Кусучий страшно!

Витка безразлично кивнул и разлёгся на тёплой гальке. Из носа медленно вытекала кровь.

— Ты нос разбил! — встревожился Женька.

Брат не отозвался. Лицо его было бледным, словно весь загар в море облез.

— Витка! — закричал Женька и затормошил его.

— Сейчас пойдём, — вяло произнёс Витка, не открывая глаз.

Отлежавшись, он попытался очистить уши. Продувался, прыгал на одной ноге. Всё напрасно.

— Покажи, чего поймал, — попросил Женька.

Витка, не обратив внимания, укладывал в авоську снаряжение.

— Покажи!

Витка и головы не поднял.

Серёжка и Женька переглянулись.

— У него уши заложило, — шёпотом сказал Женька и не стал больше приставать.

Дома, как и следовало предполагать, ждали неприятности. Николай Петрович дважды ходил на санаторный пляж и, разумеется, не нашёл никого. Спасибо ещё, не поднял тревогу, не всполошил спасательную станцию.

Только ступили на порог, приехали мать с отчимом.

— Помоги огурцы перетаскать! — позвал отчим.

Николай Петрович выразительно посмотрел на Витку, но ничего не сказал. Взял Серёжку за руку и ушёл.

— Ты что, оглох? — разозлился отчим и стукнул Витку по худому затылку.

— У него уши заложило, — заступился за брата Женька.

Мать подбоченилась и напустилась на Витку:

— Опять нырял? Утопнуть хочешь!

Хорошо, что никто не знал, где спрятано подводное снаряжение. Витка не слышал матери, но догадывался, о чём она кричит…

— Сейчас же иди в поликлинику!

— Выходной сегодня, — сказал отчим угрюмо.

Мать всхлипнула:

— Мало ему, что отец в море загинул, так ещё и сам в пучину лезет.

— Мичман за общее дело голову сложил, а этот…

Отчим ничего хорошего о пасынке не добавил и всё равно заставил перебирать огурцы для засолки.

Витка сортировал огурцы и думал об отчиме. Много обид на него накопилось в душе. Чёрствый человек! Даже странно слышать от него светлые слова о погибшем отце…

Ошибался Витка, рассуждая так об отчиме. Не всегда моторист был таким суровым и молчаливым. Он замкнулся и очерствел после гибели жены и дочери в осаждённом Севастополе. И после войны не оттаял, остался угрюмым и нелюдимым. Команда водолазного бота особого назначения сторонилась моториста, хотя уважала как отличного специалиста и надёжного товарища.

Когда мичман Субботин погиб, моторист принял на себя заботы о вдове и осиротевшем мальчике. Потом он стал его отчимом.

Витка ничего не знал об этом. Он не понимал отчима, как, наверное, и отчим не понимал его, Виткиной души.