Очаг

3 — Скажи мне, всегда ли ты черной была?
Быть может, когда-то была ты бела?

— Как пена морская, была я бела,

Как белая чайка, по сини плыла,
Как чайка, что, пены коснувшись слегка,
Уносит ее белизну в облака.

Такой белопенной, молочной была я,

Когда твоя мама была молодая,
Когда ей поднес луговые цветы
Отец твой. И был он моложе, чем ты.
Но много трудней, чем живете вы все,
Он жил, сирота, муталлим медресе⁶.

Пошли на базар продавать вороного,

И вот на плечах у невесты — обнова.
Помазали медом невесте уста:
— Пусть жизнь твоя будет сладка и чиста,
Как нынче сладки твои нежные губки!..

И, как пенно-белые крылья голубки,

Взлетала я в пляске на свадьбе у них!..
Смотрел на невесту влюбленный жених,
Поэт, он забыл о стихах на минуту,
Сидел и молчал, очарованный будто,
На палец мою намотав бахрому...

— Так что ж изменила ты цвет?.. Почему?

— Ах, свадебный пир еще длился в ауле,

А черная весть прилетела как пуля,
Дурное — оно, как на крыльях, спешит:
В жестоком бою был наш родич убит.

На землю чужую, в стране незнакомой

Упал он, погиб он далеко от дома,
И буркой прикрыли его земляки,
А мама печальную песню Чанки⁷ Запела о том, как, поверженный, пал,
Вдали от отчизны отважный Батал.
И слезы катились по мне то и дело,
И я все мутнела, и я все чернела...

— Скажи, что еще приключилось с тобою?

Была ли когда-нибудь ты голубою?

— Была... Голубей, чем небесный атлас,

Была я в тот самый торжественный час,
В тот день, для отца твоего незабвенный,
Когда твоя мама с покоса не сено —
Дитя привезла, прошептала, смутясь:
«Хоть сына мы ждали, но дочь родилась!»

Отец твой — а это вы знаете с детства! —

Вдруг весь просиял, точно солнце, отец твой,
Взял на руки дочь, и услышал Хунзах:
«Смотрите!.. Весь мир у меня на руках!
Ребенок! Да есть ли созданье чудесней?!
Да будешь ты, дочка, той первою песней,
С которой встречают весеннюю рань!..»

Купил он для мамы лазурную ткань,

Чтоб маму и дочь обходили невзгоды,
Чтоб не было к дому пути для врага —
По старой примете,
над дверью, у входа,
Прибил он витые бараньи рога.

А мама, лазурной окутана тканью,

На крышу взойдя, источала сиянье,
Глаза ее были синее, чем тот
В Сорренто тобою виденный грот.

— Куда же девалось сиянье лазури?..

— Оно потонуло в печали и хмури.

И может ли рог — хоть витой, хоть какой —
Препятствовать натиску злобы людской?!
Лазурь мою смыло слезою соленой...

Какой только я не была!..

И зеленой,
Как в Африке знойной могучий банан.
Лиловой была, как просторы полян,
Что в мае коврами фиалок одеты.
Была я кофейного, теплого цвета,
Оранжево-желтой была, как закат,
Была золотистою, как листопад,
И серой, как надпись на старом кинжале,—
Цвета перемены судьбы отражали.

И злобная зависть, вражда, клевета

Злорадно гасили живые цвета,
Чуть искорка счастья затеплится в недрах,
Как тут же потушит недремлющий недруг...

— Но разве все лучшие люди земли

Веселые краски сберечь не смогли?

— «Веселые краски»?! Да как уберечь их,

Когда все бело от костей человечьих,
Когда по дорогам шагает война
И кровью земля напилась допьяна?!

В те годы тела устилали равнины,

И души солдат, словно клин журавлиный,
По небу летели, как в песне твоей,—
Той песне, какую сложил ты поздней...
Весь мир пропитался и горем и злобой.
«Веселые краски»! Сберечь их попробуй!

И стала я тусклою, словно зола.

Казалось, надежда навек умерла,
Казалось, цвета я меняла напрасно...
— Скажи, а была ты когда-нибудь красной?

— Была я, как пламя пожара, ярка.

Но спрячешь ли пламя на дне сундука?..
Из мрака поднимется к небу светило.
Все красное мама твоя раздарила
Бойцам-партизанам, героям Хунзаха,
Чтоб красной звездою сверкала папаха,
Чтоб, в бой устремляясь, могли смельчаки
Украсить шинели свои и штыки.

В семнадцатом

Женские красные шали
Знаменами гордыми в небо взмывали.
Потом из остатков пробитых знамен
Тебе — пионеру — был галстук скроен.

Прекрасные ленты багряного цвета

Вились на пандуре⁸ Махмуда-поэта⁹.Когда же навеки замолк наш певец,
Упавший пандур подхватил твой отец,
И ленты взметнулись по-прежнему ало
При звуках «Заря обновленная встала»...

Над миром весенняя встала заря,

И мир обновился пылая, горя.
Ты — отпрыск Гамзата, ты — сын его третий,
На землю явился на раннем рассвете,
И может быть, ты потому и поэт,
Что мама тебя завернула в рассвет.

— Все верно... Но гибли в горах сыновья.

Война раздирала родные края.
Аулы, враждуя, точили кинжалы...
Так что же ты черною снова не стала?

— Послушай! Боюсь я, что в дальних

скитаньях
Совсем позабыл ты о старых преданьях.
Ты вспомни былое, ты вспомни рассказ,
Который от мамы ты слышал не раз.