Очарование лжи

– Я смотрела альбом Луниных и никак не могла понять, что меня смущает. А теперь до меня дошло – одежда. У Кристины был свой стиль, и он соответствовал ее внутренней потребности. А на последних фотографиях, которых было всего две, – совершенно другой стиль. От фотографии исходило чувство риска, тревоги, даже какой-то подлости и жестокости.

– Я не согласен. Конечно, я не силен в вашей женской моде, но мне кажется, она меняется у вас несколько раз в году. Может, именно в том году в тех нарядах Кристина была самой модной дамой.

– Павел, мода и стиль – это разные вещи. Скажи, ты можешь явиться на свою работу в потертых джинсах, хотя это модно?

– Ну, ты сказала. Это ж на работу.

– Вот видишь, ты сам себе противоречишь. Ходить в костюме тебя по большому счету никто не принуждает. Но ты же ходишь. И все потому, что костюм – это твое мироощущение.

– Значит, мир я ощущаю посредством костюма? – недоверчиво спросил Стрельников.

– И не только ты. Не сбивай меня с мысли!

Стрельников слушал ее с удовольствием. Он пребывал в состоянии блаженного счастья, когда все ясно и нет никакой недоговоренности. Недоговоренность он не терпел всеми фибрами души. Он готов был сколько угодно слушать о костюмах, модах, тенденциях и направлениях, только бы Саша была вот так рядом, и не было больше никаких недоговоренностей.

– Меня еще одно настораживает. В альбоме собраны фотографии от момента беременности Кристины и до тех пор, пока Насте не исполнилось пять лет. А потом – все. Счастливой семьи не стало. Ни одной фотографии до самой смерти Кристины, то есть без малого два года. Как это объяснить?

– Ну, ты придумала. Все уже давно перешли на цифровые носители. Ты, к примеру, когда последний раз делала фотографии?

– Давно. Но не в этом дело.

– Точно так и Лунины.

Логичное объяснение Стрельникова разрушило только что родившуюся теорию. Саша посмотрела на доводы со стороны. Доводы не выдерживали критики. Только Кристина была хорошей матерью и не сфотографироваться с дочерью за два года она не могла. Если это была, конечно, она…

– Кристина была хорошей любящей матерью, – продолжила свои размышления Саша. – У нее очень прочная связь с ребенком. Так чаще бывает с девочками. Мальчики быстрее энергетически отрываются от матери. А потом взяла и бросила больного ребенка, оставив Настю на бабушку. Как такое объяснить?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Во сне ко мне за помощью обращается другая женщина, только очень похожая на Кристину, а это значит, что она уже мертва. И возле Насти в последнее время была она, а не Кристина.

– Саша, я тебе верю, только мне твой рассказ напоминает бразильский сериал.

– Мне надо найти Кристину, – тихо проговорила Саша, не обращая внимания на замечания Стрельникова.

Августовское солнце стояло над горизонтом, касаясь верхушек деревьев. Еще немного, и короткий осенний день добежит до конца.

– Саша, младенца подменить, чтобы мать не заметила – невозможно, если женщина вменяема. А ты говоришь о взрослой женщине. Если бы вместо тебя мне подсунули другую женщину, ты думаешь, я бы не заметил подмены? Ты это хочешь сказать?

– А почему ты думаешь, что Лунин ничего не заметил? Можно ведь и солгать.

Стрельников обернулся и посмотрел на Сашу. Говорила она без тени сомнения, совершенно серьезно.

– Паша, я и теперь вижу возле Насти Кристину. Я периодически вижу ее силуэт. Это, понимаешь, как тень. Ученые проводили эксперименты. Выбирали дерево и срезали у него самую большую ветвь, а потом фотографировали специальной оптикой. На фотографии эта ветвь была, словно ее и не срезали. Вот так и у Насти с матерью. У них очень тесная и прочная связь, поэтому Настя точно знает, что ее мать жива. Ее болезнь – своеобразная защита от этого несправедливого мира. Нет справедливости – нет жизни.

– Саша, но ведь есть реальные свидетельства смерти Кристины. С ними как быть?

– Правильно. Только в моем мозгу другая картинка.

Стрельников обнял ее за плечи, и думать дальше о Луниных Саша не стала.

– Пойдем соберем твои вещи, и домой.

* * *

В среду утром, придя на работу, Саша сразу отправилась в приемную Степанкова.

– Зачем ты приехала? Я обещал Стрельникову дать тебе выходной. Как он тебя еще терпит?

– Он меня не терпит, а любит.

– Конечно, любит. Я тебе о чем говорил, забыла?

– Ты, Степанков, если мне не изменяет память, говорил о полигамности, присущей мужчинам для сохранения рода человеческого. Только заметь, демографические показатели, при всей вашей растущей полигамности, не повышаются. И еще, я даже соскучилась по этим стенам.

– Это что-то новое. Я думал, ты скучать можешь только по своей больнице.

– Я по больнице и не скучаю. Я скучаю по отделению, Елизавете, Дуднику и заведующему. Но я к тебе по делу. Только ты предупреди свою «ассистентку», – Саша с улыбкой посмотрела на Степанкова, – чтобы нас не беспокоили. И выслушай меня внимательно. Договорились?

– Я внимательно тебя слушаю.

– Мы должны разобраться в женщинах, живших в доме Луниных.

Степанков снял очки и во все глаза смотрел на Сашу.

– Ты, вообще, соображаешь, что говоришь? Ты себя слышишь со стороны?