Очарование тайны. Эзотеризм и массовая культура

Итак, обращение сюрреалистов к феномену бессознательного, их поиск иррациональных форм выражения создал киноязык, с помощью которого стало возможно работать с западным эзотеризмом. Но эзотерическое кино – это не кино об эзотерическом, а кино, сделанное эзотерически. Так было ли кино сюрреалистов эзотерическим? Кажется, что нет. Для Бретона, как мы видели выше, как и для Фредди или Рихтера, эзотеризм был лишь промежуточным звеном, формой обобщения импульсов, истоком которых служило бессознательное. Они не видели в эзотеризме пути к постижению инобытия; можно предположить, что само это инобытие их не сильно занимало. Во главу угла сюрреалисты ставили креативные силы художника, все, что помогало их раскрытию, годилось. Сюрреалисты не были эзотериками324, они не разделяли мифологических установок какого-либо учения, их религией было творчество. Кроме того, парадигмальной системой отношения к эзотеризму среди всех представителей движения была убежденность в его иррационализме, во многом подтверждавшаяся автоматизмом работы медиумов. Как мы уже говорили, эзотеризм никогда не был иррационален, он не опирался на некую хаотическую жизнь бессознательного. Если обратиться к работам современных Бретону эзотериков, то общим их пафосом будет убежденность в том, что возможно выстроить систему познания духовного мира с принципами, аналогичными научным законам. Все это идет вразрез с тем карикатурным образом, которым руководствовались художники, когда, как им казалось, обращались к эзотерическим феноменам. Ко всему прочему, отличительной чертой работы с эзотерической образностью для сюрреалистов и тем более дадаистов была ирония. Но это вовсе не значит, что кино, созданного эзотерически, не существовало. Героиня нашей следующей главы, которую часто упрекали в том, что она работает как сюрреалист, отвечала, что хотя ее фильмы «часто ошибочно принимают за работу сюрреалиста, это тщательно сконструированный, полностью осознанный артефакт, сочетающий символ и метафору…»325. Именно осознанное и систематическое использование эзотеризма как единства конкретных учений и отличает эзотерическое кино от неэзотерического.

Глава 2 Майя Дерен: белая тьма

…мы двое становимся единым целым… теперь есть только ужас. «Вот оно!» Опираясь на ногу, я чувствую, как странное онемение проникает в нее из самой земли и поднимается прямо в костный мозг, медленно, подобно соку по стволу дерева. Я называю это «онемение», но так неверно. Чтобы передать чувство, я должна сказать то, что даже для меня является чистым воспоминанием, но по-иному это не выразить: я должна назвать это белой тьмой, белизну – славой, а темноту – ужасом… мое самоощущение снова раздваивается, как в зеркале, разделяется по обе стороны невидимого порога… вижу себя танцующей, а в следующий миг – в другом месте, повернутой лицом в противоположную сторону, все, что между этими моментами, совершенно потеряно, и такие промежутки времени расширяются и расширяются, и кажется, что скоро я сама буду полностью потеряна в этом мертвом пространстве и в этом мертвом времени… Белая тьма растекается по мне… Мой череп – барабан; каждый сильный удар вбивает мою ногу, как острие кола, в землю. Пение у самого уха, в голове… Выхода нет. Белая тьма движется вверх по венам моей ноги, как быстрый прилив… «Помилуй!» – кричу я внутри себя, но слышу, как извне моему крику вторят голоса, пронзительные и неземные: «Эрзули!»326

Приведенный выше отрывок не из художественного произведения, это текст из последней главы этнографического полевого исследования гаитянского вуду пионера американского авангардного кино Майи Дерен.