Очарование темноты

Теперь уже все. Теперь уже, кажется, Акинфиным нечего бояться подвохов, которые они ждали от Молохова. Все, что надо, выговорил. Оберег себя, как мог.

Нет, не все еще кончено. Зря облегчают свою душу Акинфины. Впереди свадьба. О ней-то и спросила Калерия:

— А когда будем гулять, Василий Митрофанович?

— Сегодня, — ответил он. — Сейчас и гульнем, справим свадебку меж собой.

— Без венца? Без таинства бракосочетания? — удивленно спросил Лука Фомич.

А Молохов еще удивленнее:

— Да вы что, господа Акинфины? Неужели вам тоже неведомо, что Агния и Клавдий повенчаны? Зачем же вы незнайками прикидываетесь, господа хорошие?

Лука Фомич едва устоял. Калерия завопила:

— Когда? Где?

— Неужели же, — удивился Молохов, — это не вы им самокрутку подстроили?

— Батенька наш, Василий Митрофанович, — защищалась Калерия, — зачем же чего не надо выдумывать...

— Какие же это выдумки, когда мне причетник самолично привез венчальную выпись, которую Агнюшка с Клавкой на радостях забыли взять в церковной канцелярии... Вот она, выпись. Форменная. С церковной печатью... Вот!

Волнуясь, Молохов вытащил из-за икон выпись.

Жених хотел что-то сказать, но глаза встретились с глазами Молохова, и все слова застряли несказанными в горле Клавдия.

— Больше не будем об этом. Тяжко и мне, и тебе, должно быть, тяжко такое своеволие. Забудем о нем. Я усыпил зверя в себе и требую, чтобы никто не полусловом не смел его будить. — Молохов покосился на знаменитую шомполку, почему-то оказавшуюся в этом гостевом зале, и потребовал накрывать стол.

— Коли такое дело, так пусть будет оно таким, — примирительно согласился Лука Фомич. — Значит, большую свадьбу нам не играть...

— Поздно ее играть, Лука. Поздно. Только людей смешить да врагов тешить ранними родами. А ты запиши себе число и месяц ихнего венчания. А я бумагу запру в несгораемый шкаф, чтобы не вздумал муж отпереться, что он не женат. А теперь шампанского... А после него бери, Лука, сношку в свой дом. Береги и люби ее. Она стоит того...

ЦИКЛ ПЯТЫЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

О тайном венчании Клавдия Акинфина и Агнии Молоховой на второй-третий день узнали все. И все удивлялись, как мог Молохов простить такое дочери и зятю.

Простой народ, услышав об этом, тут же забыл. А те, кто относились к непростым, живо обсуждали случившееся, строя догадки, как скажется породнение Акинфиных и Молоховых на их заводах.

Оглушенный примирением Молохова, Шульжин решил перейти к Потакову. Там он сумеет быть очень полезным и, получая меньше, вознаградит себя местью всем своим обидчикам. Когда все определилось, Шульжин объявил о своем уходе.

— Не торопись, ваше превосходительство, — сказал Молохов. — Потакова Платон к своему тарантасу пристегнет. Каково тогда будет тебе? Лучше Кэт свою прикэть. Есть один. Лет ему немало, зато тысяч порядочно... Худой-то мир лучше доброй ссоры, равно как и старый законный муж надежнее безусого двоехвостика.

Шульжин понял больше, чем желал. А те, кто не понял, принялись наносить поздравительные визиты Акинфиным. Перечислять, называть всех побывавших нет надобности. Большое перечисление имен затенило бы интересные для нас имена. Потакова, например. Его интересовал не Клавдий, а Платон.

— Теперь, Платон Лукич, мне, вероятно, придется искать поставщика железа. Вам, надо полагать, потребуется все, что производит Василий Митрофанович, да еще недостанет производимого им.

— Если недостанет, Антип Сократович, у меня есть где прикупить. Мне пока не так много нужно сырья на мои мелкие поделки. Берите уж вы. Вам, доброму, снисходительному фабриканту, подойдут и молоховские сорта.

— Чем они плохи, Платон Лукич?

— Тем же, Антип Сократович, что и ваши изделия.

Потаков скрыл обиду:

— Плохое можно улучшить, Платон Лукич...

— Имея что улучшать, Антип Сократович, нужно научиться улучшать.

— Пытаюсь, Платон Лукич, пытаюсь...

— Попытка еще не действие, а намерение. Пока вы пытаетесь и намереваетесь, другие в это время действуют, и действуют не в вашу пользу.

— Вы?

— Я, кажется, уж нет. Нам не имеет смысла производить то, что успешнее и дешевле могло бы делаться у вас и что мы рады бы переуступить вам, Антип Сократович.

— Мне? На каких условиях? Уж не на акционерных ли?

Платон посмотрел в глаза Потакову.

— Вас кто-то очень хорошо осведомляет относительно наших желаний?

У Потакова забегали глаза.

— Слухами земля полнится. Извините, Платон Лукич, скажите: захотели ли бы вы из хозяина превратиться в пайщика?

— А я и есть пайщик фирмы отца. Мне платится жалованье, а доход идет в основной капитал. Я же предлагаю вам не кабалу, а прибыли. Ваш завод будет производить такое, что у вас не будет нужды в поисках покупателей. Вы же ищете их...

— Вас тоже кто-то хорошо осведомляет...

— Да. Телефон. Проведите его и вы. — Платон снял трубку. Позвонил и попросил доставить ему образцы литой посуды.

— Мне хотелось увидеть ее. Вы очень предупредительны, Платон Лукич.

— Я вам подарю принесенное, а вы попытайтесь отлить такое же. Уплаты за подражание фирма не возьмет.

— Я никогда не подражаю.