Очарование темноты

И по скрипучей декабрьской дороге помчался в Лутоню крытый возок с обогревом. Не у Шутемова остановился осторожный князь саней и сох, а у давней, хотя и далекой родни — у Екатерины Иртеговой.

— Принимай гостя, Катенька, принимай гостевые пушные дары. Семь куниц! Дюжина лисиц! Пусти на ночлег.

Через Катю был зазван Колесов. Не к нему же в чертово «Колесо» пойдет на поклон сам-семь пуд Адриан Кузьмич Кокованин.

Колесов пришел в скромной бекеше, робко вошел в знакомую гостиную, почтительно поздоровался с Кокованиным и совсем по-приказчичьи спросил:

— Чего изволите, Адриан Кузьмич? Чем могу быть полезен?

— Господин Колесов, мы, будучи наслышаны о вашей тележной переизбыточности, намерены ослобонить вас от тяжкого бремени в ожидании дальних-предальних вешних вод.

— Да, — так же почтительно признался Петр Демидович, — у товарищества негде хранить телеги. И к тому же, досточтимейший Адриан Кузьмич, товарищество ищет путей удешевления и улучшения производимого им, а на это, признаюсь, нужны капиталы.

— Как водится. Без капиталов по нашим временам и… — не стал договаривать он. — А почем вы хотели бы без запроса и наличными? Беру до последней.

Колесов назвал цену.

— Дорого.

— Столько дают.

— Кто?

Колесов назвал фамилии.

— Что ж ты не продашь им?

— Не хочу векселей!

— Вексель не деньги, господин Колесов. А если они нам взаправду нужны, то вот моя цена. — Коковании полез в карман, достал пухлый бумажник с золотой монограммой «А. К. К.» и медленно, трешницу за трешницей, стал выкладывать веером на столе предложенную цену, потом, махнув рукой, положил серебром рубль и сказал: — Ни гроша больше.

Это была та цена на телегу, которую назвал Колесов Красавину.

— И ни рубля больше?

— Нет.

— И ни полтинника? — жалостливо торговался Колесов.

— Нет.

Колесов отошел к окну, подышал на замерзшее стекло и, обернувшись, спросил:

— И ни четвертака?

— Нет.

— Если бы знали, сколько стоит телега товариществу, Адриан Кузьмич. — При этих словах Петр переглянулся с Катей.

Катя улыбнулась.

— Я согласен.

Коковании подал зеленый веер и вручил рубль.

— Задаток. Екатерина Алексеевна, святая душа, разними руки да дай чем обмыть покупку.

На другой же день появился в конторе товарищества Шутемов.

— Пришел понятым и браковщиком.

— Лучшего знатока и не найти, — встретил Шутемова Демид Петрович. — Только браковать нечего, Патрикий Лукич. Работа машинная. Все как одна.

— Стоит? — спросил о заводе Шутемов.

— Переустраиваемся. Дешевле хотим, а как оно выйдет, сказать не могу.

— Дело не легкое, но я верю в Петину звезду, — открыто солгал Шутемов, радуясь прогару завода.

Обоз за обозом въезжал в широкие ворота тележного завода.

Новенькие, блестящие тележные комплекты, перевязанные лыком, считались и записывались счастливым Шутемовым. Ненавистное тавро, которым мечена телега и каждое ее колесо, теперь смеялось недостающим нолем, и Шутемов думал-гадал-прикидывал, сколько сумеет он взять за каждую из красавиц, как только март пустит свои первые ручьи. Он и до Нового года еще успеет сбыть мелким перекупщикам малую толику телег па текущие траты.

Ушел последний обоз. Осталась последняя телега.

— Дарю на разживу, Патрикий Лукич, — подвел его Демид к неуложившейся телеге. — Не продавай ее. Оставь на погляд. Спицы, как у царевой колесницы. Эхма!.. Кабы денег тьма, посветлее бы было на улице.

— Что ж теперь будет с товариществом? — не без ехидцы спросил Шутемов.

— Что теперь? То же, что и раньше. Искать, пробовать, удешевлять. Не забудь после вешних прибылей рюмку поднести, — протянул руку Демид Колесов и проводил Шутемова до ворот.

XVI

С вечера, с первой сочельнической звезды, начали справлять рождество Шутемовы. В новой шубе с бобровым воротником, в бобровой шапке пришел Красавин поздравить с удачей.

Веселая получка была в этот же рождественский сочельник у пайщиков трудового товарищества. По шестьдесят одной копейке на заработанный рубль выдавалась прибыль. У кассы творилось невесть что. И слезы и хохот. Непонятная продажа телег, молчаливость Петра Демидовича, скрытность старика Колесова действовали на рабочих угнетающе. Шутемовские подпевалы смеялись: «Скорым катом колесо покатилось, да набок свалилось», «Веселым-весело было у сказки начало, да по усам текло, а в рот не попало». И остановка завода, установка новых станков тоже говорили о том, что допущены какие-то промахи. А теперь выяснилось, что все это не так, что не мог Петр Демидович открыть свою задумку, когда столько чужих ушей.

Радость во всех домах рабочих товарищества. Таких получек за всю жизнь не видывали их жены, матери, отцы, бабки. Гусь в печи, пироги на столе, белая мука в кладовке, две даровых четвертных бутыли иртеговской водки — разве это прогар? И каждому поздравительная карточка, лично врученная Петром Демидовичем, с получением первых прибылей, с наступающим многообещающим Новым годом.

Что же это? Тоже сказка? А шестьдесят одна копейка на рубль, шестьдесят один рубль на сотню — это не по усам текло, а в дом пришло. Кто не верит, может пересчитать.