Очарование темноты

Хохряков долго стоял у ворот. Не хотелось верить, что ему придется расстаться с лесопилкой, которую он мечтал превратить в большой лесопильный завод. Но Колесов не бросает слов на ветер, за ним сила, люди, деньги.

Денег не было у Колесова. Товарищество не могло построить ни лесопилки, ни купить мыловаренного завода. Предстояли иные первоочередные расходы. Но Катя… Почему бы ей Не сделать два добрых дела?.. Это — вечером. На очереди глобаревская типография.

С Христианом Аркадьевичем разговор был еще короче и мягче. Колесову жаль уличать его в продаже фирменных этикеток товарищества. Поэтому, ничего не объясняя, ни в чем не упрекая Глобарева, было сказано:

— Товарищество хочет видеть вас, Христиан Аркадьевич, управляющим типографией, а не ее владельцем. — Петр Демидович назначил месячное жалованье, упомянул об участии в общих прибылях товарищества, попросил представить опись оборудования и его стоимость.

— Слушаюсь, — ответил Глобарев.

Уходя, Колесов, не утерпев, сказал:

— Кто-то из ваших «гуттенбергов» торгует нашими фирменными этикетками. Узнайте, сколько их продано, и взыщите с виновника следуемое.

Теперь к Кате. У нее, наверно, уже кончились уроки.

— Тсс! — предупредила Колесова Марфа Максимовна. — Занимаются еще. Пишут. Милости прошу. — И Ряженкова провела Колесова в столовую.

Было слышно, как диктует Катя по слогам:

— Тер-пе-ни-е и труд… и труд, — повторяла она, выделяя букву «д», — все пе-ре-трут, — выделяла она теперь букву «т».

Петя закрыл глаза, слушал ее мелодичный голос. Как любит она Детей… Какой матерью будет она… Но, что об этом? Об этом ты не должен думать Петр Колесов. У нее своя жизнь, у тебя своя.

Голос Кати не переставал звенеть в большой гостиной, превращенной в класс. С настоящими партами, с черной доской. Может быть, она играет в учительницу и набрала для игры тех, кого миновала школа. Может быть, Эльза в чем-то права? А?

Нет! Сто тысяч раз нет. Она, обучая, учится сама педагогическому искусству. Вместе с Талей Щутемовой они готовятся стать преподавателями в новой политехнической школе.

А голос не перестает звенеть:

— Теперь, дети, положите тетради на мой стол и все к роялю. Манечка будет запевать «Завтра — завтра…» В гостиной послышался шум, а затем песенка: «Завтра — завтра, не сегодня, так ленивцы говорят…»

Песенкой или игрой на рояле всегда кончался последний урок.

Сейчас Катя проводит детей через кухню. Поможет одеться тем, кто еще не научился этому. Теперь уже не долго. Пете так хочется не торопясь рассказать всю предысторию событий этого дня, начиная с визита Шварца, а после этого попросить ее еще о двух добрых делах.

Катя слушала и делала вид, что ей интересны подробности, но, не выдержав, она сказала:

— Зачем так длинно и опасливо, Петя? Купить — так купить, на мое имя — так на мое.

— Неужели, Катя, все так просто в этот день? Я не верю тому, в чем не сомневался. Катя, могу ли я расцеловать тебя?

— Если тебя не затруднит, Петя, если тебе не покажется, что я слишком дешево покупаю твое внимание, то целуй, хотя правильнее было бы это сделать после более крупной покупки. Поцеловавшись с тобой, я могу не разжать рук на твоей шее, и ты окажешься в плену у хитрой купеческой внучки Катьки Иртеговой.

— Ну зачем ты так говоришь?

— Затем, что ты так думаешь. И думай. Думай, как тебе хочется. Я не осуждаю тебя, потому что люблю и ни от кого не скрываю этого, кроме тебя. Ты не должен знать, как я любуюсь тобой, как хочу нравиться тебе, как ревную к каждой мошке, севшей на твое лицо. Ты не должен этого знать, чтобы не потерять уважения ко мне, поэтому считай меня поцелованной, лесопилку и салотопню купленными.

XXIII

Несложной была передача купленного Иртеговой мыловаренного завода. С ее стороны Шварц и бухгалтер товарищества Немешаев оценили здания, оборудование, сырье и готовые изделия. Сорокин не спорил в оценках. Колесов предупредил его «не испытывать терпение товарищества». Он мог из-за какого-нибудь котла или двух бочек соды, завышенных в цене, начать судебное дело и развенчать Сорокина. На фасаде выставки уже висело объявление о возвращении переплаченных денег за недовес мази по причинам, не зависящим от товарищества. Деньги возвращались всякому предъявившему тару с утолщенными стенками.

Желающих получить переплаченные копейки обратно нашлось немного, зато добросовестность, даже в таких мелочах, утвердила еще больше репутацию товарищества.

Шварц помог бухгалтеру вычислить подлинную стоимость ухудшенной мази до гроша. Сорокину оставалось только краснеть и соглашаться.

Мелочи оценили чохом. Оставалось подбить черту и определить разницу между тем, что причитается с Иртеговой и что повинен возместить Сорокин, а затем составить нотариальную купчую и на воротах завода установить вывеску:

ТРУДОВОЕ МЫЛОВАРЕННОЕ ТОВАРИЩЕСТВО НА ПАЯХ

На типографии Глобарева уже значилась ее новая принадлежность. Лесопилка ждала своей очереди. Хохряков выплакал слезы прощания с нею и утешался, что в верховьях Лутони он возведет другую.