Очарованная

Боже, это было больно. Это было больно, как ноющая мышца, над которой болезненно работали сильные пальцы, граничащее с удовольствием до боли, от которой покалывал мой скальп и искривлялся позвоночник.

— Я единственный, кто когда-либо прикоснется к тебе, — прорычал он в мой мокрый от пота затылок, толкаясь, толкаясь и толкаясь. — Я единственный, кто когда-либо причинит тебе боль.

Его руки встретились у моей груди, чтобы безжалостно скрутить мои соски. — Ты слышишь, какая ты мокрая вокруг моего толстого члена? Погрузись в боль, Мышонок, и ты найдешь все удовольствие, которое я должен тебе дать.

Я заикалась, дыша, мои бедра наклонялись дальше, чтобы вместить его обхват между моими ногами. Безумный шлепок плоти раздался по пустой камере, но влажное сосание моей киски, схватившей его член, было более интимным. Было невозможно не согласиться с его собственностью на меня, когда он был глубоко внутри моего тела, баюкая самые сокровенные части моей плоти.

Боль трансформировалась в моих грудях, превращаясь из вспышек в слабое тление, которое посылало дымные щупальца похоти по моему позвоночнику, бедрам и половым органам.

Я не понимала странной алхимии, как боль могла превратиться из обычной боли в золотое желание. От этого у меня даже сильнее щипало зубы, чем от того, что я прикована к полу, как собака.

— Верни свой разум ко мне, — потребовал Александр, глубоко посасывая кожу на другой стороне моей шеи и насмехаясь над ней крепкими, кусающими поцелуями. — Я трахаю тебя. Козима Рут Ломбарди, любящая сестра, любимая дочь и начинающая модель.

Мне казалось, что он читает мою надгробную плиту. Окончательность его тона, его слов и красное свидетельство смерти моей невинности между моими бедрами, где он взбалтывался и утверждал, было невозможно отрицать. Я чувствовала себя стертой с лица земли, огонь моей борьбы давно потушен ветром, поэтому я лежала на полу, как прах и пепел, настолько легко побеждаемый, что я не стоила даже усилий, чтобы побеждать.

Но все же мастеру Александру этого было мало.

Он схватил меня за подбородок, наклонив его ко рту, чтобы завладеть моим. Я стонала вокруг его шелковистого языка, когда он грабил мой рот в тандеме со своим членом в моей киске. Я чувствовала его запах кедра, его мужской мускус и уникальный запах нашего смешанного пола. Я чувствовала шероховатость его пиджака на моей спине, его легкая щетина царапала мой подбородок и щеки, когда он целовал меня, перехватывая дыхание.

Нечего было думать и чувствовать, кроме него.

Ничего, кроме его.

— Теперь ты придешь за мной, и тебе будет больно, пока ты это делаешь.

Я была достаточно близко, чтобы увидеть холодный триумф в его глазах, пар страсти, столкнувшийся с жаром его постоянной ярости.

Я хотела знать, почему он был так зол на меня, почему он так обращался со мной, но в моем воспаленном горле не было голоса, а мои мысли были слишком прозрачными, чтобы их можно было понять.

Мне казалось, что я теряюсь в опьяняющем контрасте боли и наслаждения, как будто сама моя кожа и кости превратились в невозможный оксюморон ощущений. Где моя свирепость и моя независимость?

Его рука нашла место, где мы соединились, его пальцы разошлись по обхвату его члена, когда он проникал внутрь меня, его большой палец медленно, уверенно водил кругами по моему клитору.

И вдруг я почувствовала свой позвоночник.

Он изогнулся в ответ на его толчки, сильный против его противоположного импульса, так что он сильнее ударил по узлу ощущений глубоко внутри меня.

Я чувствовала, как в моем животе разворачивается ярость, жар скручивается и сталкивается с чем-то настолько большим, что у меня болела матка.

— Вот и все, — выдавил Александр, вбиваясь в меня, каждая часть его тела безжалостно играла с моей.

Теперь не только для его удовольствия, но и для меня.

Он превратил мое тело в предателя, когда я распознала начало оргазма, обретающего форму в моей искрящейся крови.

— Ты собираешься кончить за мной, вот так, — поддразнил он меня.

И Боже, я сделала это.

Моя матка сжалась так сильно, что я закричала от боли, моя киска сжалась вокруг его члена так, что он едва мог вырваться из моих спазмированных складок. Я закричала, когда он разорвал меня на части, и я закричала, даже когда все, что у меня было, рухнуло на пол под ним, а он все еще пытался кончить.

Только когда его крик освобождения присоединился к моему голосу, я замолчала, мой разум был занят жалом его горячей спермы на мои слишком чувствительные, истертые стенки.

Долгое время он оставался внутри меня, и его большие руки медленно двигались по моей спине, ягодицам и бедрам. Это странно успокаивало, и от нелепости его внезапной нежности мне снова захотелось плакать.

Я не стала, потому что он слишком много для меня сделал.