Очарованная призраками

– Не знаю, кем я буду без своей магии, – говорит она. – Она всегда была тем, что меня определяло… в Камелоте она была моим проклятием, а на Авалоне – даром. Моя магия – такая же часть меня, как мое сердце. И сама мысль о том, что мне придется жить без нее… не знаю, как я смогу это сделать.

– Мы вместе с этим справимся, – обещаю я. – И однажды ты больше не будешь злиться.

 Слова эти почти похожи на правду. Станут ли они ей, если я произнесу их достаточное количество раз?

– Но я не злюсь. Не совсем. – Моргана пожимает плечами, но я вижу правду в ее глазах.

 Сейчас гнев лишь едва теплится в них, но, если мы не избавимся от него, он перельется через край.

– Ты злишься. – Я делаю глубокий вдох. – И я видела, что твоя ярость сделает с нами. С миром.

 Моргана не удивляется моей откровенности. Может, какая-то часть ее уже почувствовала, как прорастает этот гнев. И я вспоминаю о том, что она сказала Артуру чуть раньше.

 «Я всю свою жизнь провела в твоей тени».

 Я не понимаю, откуда появилась эта обида. Может, я была слишком занята, всматриваясь в будущее, и пропустила все мелкие изменения, которые к этому и привели.

 Она поджимает губы, и я вижу в ее глазах искру надежды. Моргана еще не потеряна. Может… у нас получится ее вернуть. Не сейчас, но когда-нибудь. Надеюсь, будет не слишком поздно.

– Встретимся во дворе, – сообщаю я Моргане. – Да, и постарайся захватить с собой бутылку вина. Или три.

 Первые месяцы на Авалоне пролетели быстро – я словно успела сделать всего несколько вдохов. Вдыхала дни, когда сидела в пещерах с Нимуэ, и выдыхала вечера, когда бродила с Морганой, Артуром, Гвиневрой и иногда Ланселотом. Стена из шипов между ним и мной не увяла, но мы старались не ссориться ради остальных: разговаривали как можно меньше. И это давалось мне легко, когда мы были все вместе.

 Я привыкала к фейри, хотя даже не заметила, когда успела это сделать. Вчера я старалась не пялиться на них в открытую, а сегодня говорила о погоде с женщиной, даже не замечая, что у нее крылья, как у моли, и антенны торчат из головы. Фейри, какими их описывали в детских страшилках, исчезли из моей памяти, и их заменили фейри, которых я видела каждый день: они смеялись со своими друзьями, ели со мной за одним столом и любили свои семьи.

 Я считала, что пойми люди в Альбионе, как мало они отличаются от фейри, они не стали бы требовать кровопролития. Может, я была слишком наивной. Может, они никогда не смогут сосредоточиться на похожих чертах и всегда будут видеть лишь различия. Может, они продолжат цепляться за сражения, а не за мир.

 Я замечала движение времени только по убывающей и растущей луне, по кострам, которые разжигали каждое полнолуние.

 Мы не сразу начали на них приходить – были слишком малы. Мы оставались в своих комнатах, прислушивались к шуму вечеринки и представляли, каково там. Но потом нам исполнилось шестнадцать, и мы, один за другим – сначала Моргана, потом Ланселот, затем Гвиневра, Артур и я, – в течение нескольких месяцев стали достаточно взрослыми.

 Я потеряла счет кострам, на которые приходила в последующие годы, но самый первый помню ясно: в каком-то смысле он виделся мне запретным. Недозволенным и новым. Казалось, нам что-то сходит с рук.

 Гвен утащила из подвала под большим залом бутылку вина, но я на алкоголь тогда даже смотреть не могла. Я ждала, что в любую секунду рядом с нами появится Нимуэ, окинет нас разочарованным взглядом, отнимет вино и отправит по кроватям, цокая языком.

 Когда Моргана передала мне бутылку, я подумала передать ее дальше, Гвиневре, не делая глотка. Но во мне зажегся огонек азарта. Отказ выглядел бы ребячеством, а я, как одна из самых младших, и без того чувствовала себя ребенком. Поэтому я подняла бутылку и приложила ее к губам.

 Я пила вино и прежде, но совсем по чуть-чуть, крошечными глотками, из изящных хрустальных бокалов на пирах, когда того требовала вежливость. Но здешнее вино предназначалось совсем не для этого.

 Оно обожгло мне горло, я тут же закашлялась, и Моргана сильно ударила меня по спине. Ланселот захлебнулся смехом, и щеки мои заалели.

– Крепкая штука, – усмехнувшись, обратилась ко мне Гвиневра. Ее смех издевательским не был. – Видела бы ты Ланселота, когда мы попробовали это вино впервые… он его выплюнул. Прямо на девицу, которую пытался впечатлить.

 Последнее она добавила, одарив Ланселота очаровательной улыбкой.

 Тот нахмурился, но я улыбнулась и передала бутылку дальше.

– Покрепче камелотского вина. – Я покачала головой.

 Моргана кивнула, а потом посмотрела на горизонт – туда, где над сияющим морем тускнели последние лучи заходящего солнца.

– Здесь все крепче, – ответила она. – Авалон – как весь остальной мир, только очищенный.

– Камелот все больше кажется мне миром теней, серым миром. Я словно ходила во сне до того, как приехала сюда. А теперь проснулась.

 Моргана окинула меня задумчивым взглядом.

– Скучаешь по нему? – спросила она.

 И я не нашлась с ответом. Правда – чудовище, которое не понять, которое не описать. Мне захотелось ответить, что, конечно, скучаю, но слова эти пеплом осыпались на языке.