Очарованный кровью

— То, что я сделал, было, разумеется, удалено из моего личного дела. В конце концов, я был всего лишь Маленьким мальчиком. Мне дали возможность начать все сначала. Ты же не захотела бы, чтобы вся моя жизнь Оказалась разрушена из-за одной роковой ошибки? Психиатры и воспитатели стали смазкой в моих колесах, В я буду вечно им признателен за ту очаровательную серьезность, с которой они готовы были поверить.

— И твои приемные родители ничего не знали?

— Разумеется, их предупредили, что гибель родителей во время пожара, буквально на моих глазах, нанесла мне серьезную травму, которая потребовала врачебного наблюдения, и что они должны внимательно следить за тем, чтобы у меня не появились признаки депрессии. И они очень старались сделать мою жизнь лучше, чтобы депрессия никогда не вернулась.

— И что с ними случилось?

— Мы прожили в Чикаго два года, а потом переехали сюда, в Орегон. Я дал им возможность пожить еще немного и попритворяться, будто они меня любят. Почему бы нет? Им нравилось заблуждаться. Только потом, когда в двадцать лет я закончил колледж и мне потребовалось денег больше, чем я имел, мне пришлось задуматься еще об одном несчастном случае, еще об одном пожаре. С того дня, когда огонь убил моих настоящих родителей прошло одиннадцать долгих лет; это было на другом конце страны, а работники социального обеспечения вот уже несколько лет, как перестали меня навещать. Кроме того, в моей биографии не было ни одного упоминания об ужасной ошибке, которую я совершил с бабушкой, а в результате никто не сумел связать одно с другим.

Они помолчали.

Потом Вехс легонько постучал по стоявшей перед Кот тарелке.

— Ешь, ешь, — проворковал он. — К сожалению, не могу составить тебе компанию — я поем в закусочной.

— Я тебе верю, — медленно проговорила Котай.

— Что?

— Верю, что тебя никто не пытался растлить.

— Хотя это и противоречит всему, чему тебя учили? Ты умная девочка, Котай. Сразу отличаешь правду от вымысла. Возможно, для тебя не все еще потеряно.

— Но все равно я не понимаю… — промолвила Кот, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

— Чего же тут непонятного? — откликнулся Вехс. — Просто я следую своей природе, глубинным инстинктам пресмыкающегося, которые живут в каждом из нас. Все мы произошли от одной склизкой рыбы, которая первой отрастила ноги и выползла на берег первобытного океана. Рептильное сознание… оно по-прежнему присутствует в каждом, но большинство людей старается спрятать его от самих себя, стараются казаться выше и чище, чем они есть на самом деле. Вся ирония подобного положения заключается в том, что стоит однажды признать свою рептильную природу, и ты обретаешь такую свободу и счастье, которых тщетно стараешься достичь всю жизнь.

Он снова постучал по ее тарелке, потом по стакану с водой. Потом поднялся и задвинул свой стул под стол.

— Эта наша беседа… Это, ведь, не совсем то, чего ты ожидала, верно?

— Верно.

— Ты думала, что я буду говорить полунамеками, изображать из себя жертву обстоятельств и страдающую сторону, пущусь рассказывать о своих заблуждениях и иллюзиях и под конец угощу сказочкой о своей насекомой жизни? Тебе хотелось верить, что твои хитрые вопросы помогут открыть во мне скрытый религиозный фанатизм, что я проговорюсь, будто слышу раздающиеся у меня в голове божественные голоса? Но ты не ожидала, что все будет так просто и откровенно. И настолько правдиво!

Он отошел к двери, ведущей из кухни в гостиную, но на пороге остановился и обернулся к ней.

— Я вовсе не уникален, Котай. Мир полон не подобными — просто они не настолько свободны. Знаешь, кем обычно становятся такие, как я?

— Кем? — вопреки своей воле выпалила Кот.

— Политиками. Представь себе обладание властью, которая позволяет начать настоящую войну. Как это восхитительно! Разумеется, в публичной жизни им приходится воздерживаться от того, чтобы погрузиться в чье-то разверстое чрево и омочить руки всеми благословенными жидкостями. Кому-то приходится искать удовлетворения в том, чтобы посылать на смерть сотни других людей, уничтожая их на расстоянии. Но я думаю, что сумел бы приспособиться и к такому положению. Ведь будут и фотографии с театра военных действий, будут Репортажи о потерях и зверствах врага — отчеты настолько подробные и наглядные, что лучшего нельзя и желать. И никакой опасности разоблачения! Напротив, если постараться и угробить побольше людей, можно заработать себе памятник. Можно отдать приказ о массированной бомбежке, стереть с лица земли какую-нибудь маленькую страну, и в твою честь будут давать торжественные обеды. Можно объявить религиозную общину опасной и уничтожить ее, — убить больше тридцати детей, сжечь их живьем, раздавить их танками, а потом вернуться на свое место под гром рукоплесканий. Какая это власть, какая сила, какая страсть! И какие глубокие ощущения…

Вехс бросил взгляд на часы.

Часы показывали начало шестого.

— Сейчас я закончу одеваться и уйду. Вернусь после полуночи — постараюсь освободиться побыстрее, — он покачал головой, словно вид Кот огорчил его.