Что делать? Не ехать? Рвать когти? В принципе, можно попробовать скрыться, фальшивый паспорт у нее есть. Самолетом до Греции, а там… Но Иван! Иван у него, и бросить его она не сможет. Даже если это будет означать, что ее жизнь возьмут за него. Потому что своих не бросают, у нее и так их, этих своих, немного.
Но сдаться, явиться с покорно опущенной головой и принять смерть – это проще всего. А если попробовать выкрутить ситуацию в свою пользу? Но как, взять царский замок штурмом?
– Ну что ты там отсвечиваешь? – прикрикнула она на охранника, так и стоявшего столбом в углу прихожей. – Иди чаю себе налей, не мозоль глаза, ради бога.
Тот смущенно кивнул, потоптался, но разуваться все же не стал. Лучше наследить на полу, чем, в случае внезапного нападения, отбиваться в носках. Двигался он неповоротливо, явно боялся что-нибудь задеть или случайно разбить в хозяйской квартире. Ну и громила! Жаль, что в нынешней ситуации его размеры ей не помогут.
Ольга подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. С набрякшего серым неба сыпал мелкий снег. Внизу, во дворе, молодой отец в шапке с помпоном учил кататься на лыжах смешную малышку лет трех, похожую на шарик в толстом зимнем комбинезоне. Терпеливо пристегивал крошечные лыжи к ботинкам, давал в руки палки, осторожно тянул на себя. Малышка проезжала полметра и с размаху падала на попу. Лыжи и палки летели в стороны, а она хохотала, страшно довольная.
«Лыжи», – вдруг подумала Ольга. У нее ведь тоже должны быть лыжи…
Несмотря на то что с большим спортом она давно завязала, Ольга по-прежнему любила движение, к тому же старалась оставаться в хорошей форме. А это означало не только регулярные занятия в тренажерном зале, но и пробежки, уроки борьбы. А изредка, когда удавалось вырваться из московской круговерти на неделю, горные лыжи или серфинг, а зависимости от сезона и места отдыха.
Ольга бросилась в спальню, дернула в сторону ездящую по рельсам дверцу встроенного шкафа, закопалась в него. В стороны полетели куртки, ботинки, туфли, брюки. Наконец, рука наткнулась на твердое, дернула на себя. И лыжи, загремев, грохнулись на пол, едва не огрев Ольгу по голове.
Из кухни прибежал встрепанный охранник, округлив глаза, оглядел сидящую на полу и осматривающую длинную лыжину хозяйку, спросил:
– Ольга Александровна, у вас все в порядке?
– Лучше всех, – усмехнулась она. – Слушай, Женя, а сколько у нас винтовок с оптическим прицелом?
Утро было словно с новогодней открытки. Солнечное, морозное. Нападавший с вечера и еще не тронутый снег переливался, будто усыпанный самоцветами. На рябинах из-под белых шапок виднелись алые ягоды. Строгие ели начинавшегося сразу за забором леса темнели, маня углубиться в его сказочную волшебную тишину. Под ними голубели глубокие тени и видны были отчетливые заячьи следы.
– Ну будет, будет, нет тут никого, – сказал Царь вышедшему вслед за ним из ворот дома охраннику.
Тот цепко огляделся по сторонам, прислушался, кажется, тоже убедился, что все чисто.
Царь – ссутуленный годами, но не растерявший ни цепкого изворотливого ума, ни быстроты реакции мужик, в накинутой поверх вязаного свитера дубленке и шапке-ушанке, остановился и вдохнул полной грудью морозный воздух. Хорошо было, тихо, только тренькала где-то вдалеке лесная птица, первая вестница пока еще далекой, ничем больше не показывавшей своего приближения весны.
Не то чтобы в Магадане он истосковался по морозу и снегу. Но выйти с утра из собственного дома, прогуляться по лесной тропинке, подивиться на ярких снегирей, снующих в сколоченной внуком кормушке, – это было совсем другое. Что-то из детства, которое закончилось так давно, что Ацамаз Хасиев по кличке Царь, семидесятисемилетний вор в законе, крупнейший московский авторитет, державший несколько центральных районов, о нем почти забыл.
– К вечеру все готово? – спросил он охранника.
Тот ответил утвердительно.
– Ну иди, не стой над душой. Видишь, чисто все.
Охранник убрался за забор, а Царь, осторожно переступая ногами, обутыми в валенки, двинулся по тропинке. Вон до того старого дуба – и обратно, утренний моцион, чтоб не стать совсем развалиной. Бабло и власть – это хорошо, но стоит дать слабину – и тебя сожрут. А что это там поблескивает под солнцем так гладко? Неужели лыжня?
Он не успел даже додумать мысль, как слева от лица что-то просвистело, и щеку тут же обдало холодом. Царь изумленно уставился на валявшееся на земле мохнатое ухо ушанки, и тут же просвистело справа, и второе ухо присоединилось к первому. Все произошло за доли секунды, и даже Царь, с его звериным чутьем, с выработанной годами реакцией, только теперь сообразил, что в него стреляют, и быстрее повалился на землю. Снег забился под полы дубленки, попал в рот. Царь, пригибая голову, бросил цепкий взгляд, пытаясь понять, откуда стреляли. Зрение, слава богу, еще было острое, не стариковское, и он разглядел ее, женщину. Сидела на развилке старого дуба, как птица в гнезде, и ухмылялась. Белые зубы сверкали. Оскал у этой птички был волчий.
– Ну здравствуй, Царь! – весело крикнула Ольга с ветки.