Очаровательное захолустье

Бодро пошел на совещание. Все уже собрались. Причем настолько все, что некоторые тут даже лишними мне показались, на старинных резных креслах, с ножками такими же витыми, как и колонны террасы, сидели, кроме моих друзей, еще какие-то смутно знакомые мне люди. И смутность та была какой-то неуютной: не этих людей я хотел бы тут видеть, как-то не монтируются они с теми светлыми надеждами, которые я тут испытывал — раньше и теперь. Но других людей, видимо, нет — только такие. Золотые кирпичи не будут выданы никогда — строй из тех, что есть!

Вот этот статный, даже дородный, в простонародной расшитой косоворотке — ведь это Ездунов, бывший секретарь крайкома, которого Жоз в свое время своеобразно приветствовал, за что поплатился — вылетел из футбола... Ездунов нужен здесь? Говорят, идет в губернаторы — сидит тут, впрочем, в шестерках, у подножия шикарного стола, за которым единолично восседает МБЧ. Из этого ясно следует, что «Горное гнездо», то есть теперь, тьфу, «Центр Духовного Возрождения», более важными делами ведает, чем местные делишки, и Ездунов — это так, городничий, для поддержания порядка.

Другой больше беспокоит меня — вот этот чубатый, смутно и неприятно знакомый... откуда он? Просто сияя приветствовал меня и, если бы не начавшееся совещание, наверняка кинулся бы целовать. Лицо мое вдруг дико зачесалось. К чему бы это? Явно он имеет какое-то отношение к моему лицу. Я спрятался в тень между двух окон.

— Ну? — МБЧ строго глянул на Ездунова. — Как идет реставрация?

— Солею подняли, Марат Иваныч, а на алтарь цемента уже нет.

— Ну, — гневно произнес МБЧ, — если Он не хочет, чтобы к престольному празднику храм открылся, — Его дела!

Я слушал с изумлением... «Он» не хочет... «Его» дела... Кого это он так резко теребит? Неужто Самого? Что же тут это за центр такой?

— Не знаю. Я чудесами не ведаю! — резко, по-партийному сказал Ездунов. И все вдруг повернулись ко мне. Я, что ли, ими ведаю?

Я глянул на Кира. Рассказал он, что ли, им, как Бог послал мне мешок цемента — починить дверь к приезду дочери?

— Вот, — Кир торжественно на меня указал, — первый, кто крестился в этом храме у нас. И первый, на кого тут сошло Божье благословение — дуновение в лоб!

И тут сразу вспомнил я с ужасом, что Божье дуновение в лоб было вовсе не после храма, а после тюрьмы. И чубатого тут же узнал! Тот радостно замахал мне, порывался встать, но МБЧ осадил его взглядом. Крепко задумавшись, шеф смотрел на меня, потом — на Кира.

— А что делать? — обиженно проговорил Кир, — Вы сами знаете, что известный вам телемагнат всю элиту перекупает прямо в воздухе! Спасибо, хоть этого провез!

Я не сказал бы, что это лестно. Из неперекупленной элиты — только я? А почему не перекупили?

— Ну все! Работаем! — МБЧ, шлепнув по столу ладошкой, выбежал.

— Это ты зря, — подошел я к Киру, — рассказал про цемент-то! Может, он там случайно оказался. На лестнице-то? Наверняка!

— Но должен был я хоть что-то про тебя рассказать!

Иначе кому ты нужен? — такое продолжение легко читалось. Кир явно был оскорблен недовольством начальства, да еще и моими придирками!

Да, скумекал я. Вот они чем занимаются! Ну и контора тут! Чтоб Ездунов, хозяин края, не мог мешок цемента найти? Не это их цель. Взять быка за рога, Бога за бока — вот их задача!

И Жоз полностью подтвердил мне это! Я нашел его в кочегарке, за горами угля — он сидел перед потухшим котлом на сломанном стуле, олицетворяя собой недовольный народ.

— Делают что хотят! — страстно проговорил он, пыхтя папироской. — И раньше тут этим же занимались, хотя за оградою под атеистов косили! «Самого» доят! Церкви якобы реставрируют. Хошь, покажу?

Стул его свалился — так резко он вскочил. Мы с треском стали карабкаться по заросшим склонам, через заросли «ежевики цепкой», «бересклета навязчивого» (так гласили таблички), «самшита тяжелого». Выбрались, вытряхивая колючую шелуху из-за ворота и карманов, на широкую бетонную площадку. Притулившись сбоку к ней, скромно стояли мешки цемента.

— Вот она, «церковь»! Понял, нет? — проговорил Жоз яростно. — Виллы их!

Из угла площадки, как три кобры, упруго торчали три кабеля разных расцветок.

— Энергия, вода, канализация — все подведено! На это и работаем!

— А я... что же делаю здесь?

— Ты? — Жоз как бы впервые увидел меня, цепко оглядел, оценивая. Народ-то, конечно, народ... но и народ тут не очень простой. — Пристяжным пойдешь!

— К... кому?

— А кто больше сена кинет. Ну, не тебе, ясное дело!

— А.

После такого урока политграмоты нужно было проветриться. Я спустился с горы мимо пятнистого омоновца, который глянул, как я выхожу, явно косо, но не решился остановить.