Очаровательное захолустье

Сердце забилось еще сильней. На Аркана, чей хутор должен сейчас появиться за поворотом (появится ли?), все это очень похоже. Нахальство, упрямство и при этом — игра под дурака... Неужто и он попался в сети этих структур?.. Куда денешься! Да, наш Арканя опровергал банальное мнение о художниках — существах слабых, ранимых и чутких. Это скорее бульдозерист, мощный и лысый, скорее американский, чем наш, — глазки спокойные, сонные... но секут все! При этом его акварели поражают, наоборот, своей тонкостью, нежностью... Поражали — больше нет! Полностью, резко поставил свой талант на службу бизнесу: столько нарисовал этикеток, что даже не помнит их. Радостно приносит бутылочку, смотрит на красивую картинку... «Это вроде не моя. Пить можно». Наливает, принюхивается, глоток — и гримаса отчаяния: «Моя!!»

«Жертва собственной виртуозности». Кстати, обиделся почему-то на мою отточенную формулировку. «Да где виртуозность-то! Чушь кругом!» Прибедняться — первый его обычай. Неужели раскусили? В компьютерах у них, говорят, все есть! — я покосился на Пашу.

В прошлом году, когда я, изнемогая от семейного счастья, сбежал к Аркану на хутор, жизнь наша сразу не заладилась: ему породистая телка была нужна, а не человек, да еще с больной душой!.. Помню, когда я вошел, с вещами, он, словно не видя меня, оглядел свое хозяйство и пробормотал как бы про себя:

— Вроде художники слова тут не нужны...

Но я не обиделся — люблю, наоборот, таких лбов! И Арканя знает, что меня не запугаешь. Поморгал своими глазками, вздохнул:

— Ну что... Выпить, что ли, хочешь?

— Ну что ж... Рюмаху приму с размаху, — рассудительно ответил я.

Ф-фу! Вылетели из-за поворота! Слава тебе, господи, хутор цел — на каменном финском фундаменте мореный темно-коричневый дом. Нет, не такой человек Арканя, чтобы дать себя сжечь! Коровки пасутся — на каком-то удивительно ровном, ярко-зеленом лугу... на всякий случай отвернулся, и даже с зевотою, — чтобы, не дай бог, туда не навести...

Теперь можно вспоминать более спокойно, хотя жизнь там моя — да, не задалась. Сначала я поставил перед Арканом философский вопрос, стоя перед сетчатым вольером, где копошились куры:

— А почему, интересно, курицы не едят своих яиц?

— Да потому, что они не идиотки! — с тонким, хотя и злобным намеком ответил он.

И вечером этого же дня внес в кухню, где я писал свои заметки, курицу, безжизненно обвисшую в его ручищах, — с лапок ее стекал желток вперемешку с кусочками скорлупы — и вдруг резко швырнул заверещавшую птицу прямо в меня:

— Твоя работа!

Да, развел я идеологию среди кур. Резко повернувшись, Арканя вышел.

Изгнан я был из-за другой своей фантазии — к счастью, не осуществившейся. Я бегу по прекрасному лугу с охапкой полевых цветов, радостно напевая, мимо добродушно жующих коров, и вдруг — мгновение — вжик! — налетаю на невидимую почти, тончайшую проволоку с током, охраняющую пастбище. Нижняя половина моя продолжает бежать, радостно подпрыгивая, а верхняя, что с цветами, начинает понемногу отставать, тревожно покрикивая: «Э! Э!.. Куда?»

Я нарисовал эту картину Аркадию — мне казалось, что, как художник, он должен ее оценить. Вместо этого он молчал, с ненавистью буравя меня злобными глазками, стоя при этом на пороге хлева, весь в рванине и свежем навозе... Да-а... похоже, не понял!

В эту же секунду, на мою беду, с шоссе в нашу сторону свернул шикарный лимузин, плавно вырулил — и из него, стройно распрямившись, вылезла, сияя нарядами, красавица манекенщица, воображуля-капризница его жена Неля.

Что-то пробормотав, Аркан молча повернулся во тьму сарая, потом, словно вспомнив какую-то дополнительную мелочь по хозяйству, буркнул: уходи!

Мол, две напасти сразу — многовато даже для него!

Однажды, проезжая мимо, увидал, как к его хутору сворачивал размалеванный иностранный автобус... Да-а, широко пашет Арканя!

Слава богу, жив! Главное — не поглядеть в его сторону: Паша, вроде бы тоже ушедший в размышления, соображает медленно, но цепко.

А он-то, оказывается, все это время думал обо мне!

— Вообще, не понимаю таких, кто ворует в наши дни! — не сдержав своих переживаний, выпалил Павел. — Кто ворует-то?! — (Вопрос явно был риторический, я и не пытался на него ответить.) — Ублюдки одни!

...не слишком ли смело?

— ...в наши дни надо только тумкать немного! — стукнул по лбу. — Знать, где какие льготы, где какие проценты... на этом делать дело! Нет, не врубаются! — Праведный гнев хлестал из него.

Я вздохнул виновато: то и дело не проявляю нужных эмоций, отталкиваю людей! Даже немного стыдно за мою холодность перед горячим Пашей: моим же делом занимается — а я словно сплю!

Мы рульнули к бензозаправке, и, пока хлопцы в желтых комбинезонах вставляли нам в бок «пистолет», Паша буркнул: «Подожди» — и, оставив меня под присмотром своего тряпичного пса, ушел в деревянный бар неподалеку, заранее уже обожженный — видимо, чтобы больше не хотелось его жечь.

Видать, это и есть одна из «точек», где будет решаться моя судьба, во всяком случае, судьба моих несуществующих денег.