Очаровательное захолустье

Дверка стукнула, Паша скрылся. Я поглядел на неподвижного пса с абсолютно ничего не выражающими глазками... Хорошо бы выйти, размяться, подышать свежим бензином — но кто знает, что за существо эта собачка, какой в нее заложен код?

Паша вернулся не скоро — а куда ему торопиться? Зато, придя, поглядел на меня с каким-то новым интересом, видно что-то новое узнал про меня, чего я не знаю.

— Говорят, сегодня у вас своя разборка?

Не понял! У кого у нас? У обворованных, что ли?

— У кого — у нас?

— Ладно, шлангом не прикидывайся... у кого, у кого... У писателей!

А-а-а... Гиенский же говорил при последней встрече! Действительно, разборка. Раздел оставшегося — или не оставшегося уже? — имущества. Плюс книжная ярмарка. В нашем Доме творчества в Киселеве. Сомневаюсь, чтоб что-то перепало.

— Отвезти?

Да... Как говорится, «отдам себя в хорошие руки»!

Паша рулил молча, но нагло — видимо, и не подозревая о том, что я впаял уже его в янтарь вечности.

Сияющий его броневичок, ярко отражаясь в витринах, выруливал на ухоженные и пустые киселевские дорожки, оставшиеся такими — надолго ли? — с тех времен, когда здесь отдыхали партийцы — и работали, самозабвенно трудились писатели в своем Доме творчества. Из «простых» тут лишь пробегали порой кастелянши или повара, сопровождаемые недовольными взглядами прогуливающихся «маститых»: что ты здесь, братец, потерял — в рабочее-то время?

Было время, когда и мы, степенно прохаживаясь по этим тропкам, задумчиво закинув руки за спину, думали, сладко вздыхая: да уж, видно, до самой смерти вот так вот проходим тут... куда уж денемся? Жизнь, однако, развеяла эту светлую грусть, заменив ее более темной.

Понадеялись на тихую старость? Выкуси! На!.. Вечная молодость нам суждена!

Мы вкатились на бетонную площадку у длинной каменной столовой с бильярдной и конференц-залом, выстроенную в период наибольшего взлета писательского благосостояния, правда, мы тогда надменно думали, что это упадок.

У нас не угадаешь!.. Да — в сложное, сложное время мы живем. Сложное, но не очень.

Паша молча вылез и стал тыкать железкой в мотор.

— Ну что ж... спасибо. — Я вылез. Пойду позаседаю...

Паша вдруг закрыл капот, вытер руки тряпкой — и молча, без каких-либо объяснений, пошел со мной.

Появиться с телохранителем — это неслабо. Новый вал подозрений и оскорблений... но что за жизнь-то без них? Другого ничего и нет.

— Послухаю малость, — сказал мне Паша, и мы вошли в зал.

Он скромно уселся сзади. Я огляделся. Да, усохли братья писатели, немножко пожухли, как и я. И ряды поредели. Но гонор прежний, хотя книжная ярмарка, которая должна тут открыться завтра, уже сейчас должна б их кое-чему научить: на ярких глянцевых обложках, расставленных по стендам, — ни одной знакомой фамилии, все незнакомые. Интересное кино: книги — отдельно, а писатели — отдельно! Что же мы пишем? Неизвестно! Но гонор, что интересно, прежний, если не больший. Вошел как раз в самый гудеж — все были возмущены тем, как Панночка ловко оттяпала наше издательство. Хотя в момент, когда я вошел, Панночка, возбужденно похохатывая, предлагала нам забрать обратно наше добро.

— Берите! Берите его, ради бога! — Сидя на сцене, она как бы отодвигала от себя ладошками нечто мерзкое. — Мне от него одни неприятности. Но посмотрим, что вы там будете делать — при нынешней экономической ситуации, при нынешних ценах на коммунальные услуги. Берите — вместе с девятьюстами миллионами долга!

— Откуда такой долг-то? — пробормотал Сашка Бурштейн.

— А это — плата за выпуск ваших книг, которые лежат мертвым грузом на складе. Обзваниваю всех — никто не берет их, даже за полцены!

...Да. Врезала неплохо!

В наставшей вдруг тишине я разглядывал собравшихся. Редеют наши ряды, редеют! Конечно — у кого было другое дело, кроме этого, сейчас там и есть, занимаются этим самым делом... Здесь сейчас только самые непутевые. Впрочем, есть и счастливчики, которые, наоборот, сейчас взлетели: часть бревна утонула, другая, наоборот, задралась.

Вот господин Аземов, бывший близкий приятель. Сколько проехали вместе! Всегда он мог писать только в дороге — раньше в поездах, в самые концы Союза, потом — только на самолетах, теперь — только на международных авиарейсах. Далеко улетел.

В углу веселой компашкой, бодро хихикая, команда «новых», хоть и не молодых. Сумели внушить Западу, что именно в их лице он помогает новой русской литературе... Книг, правда, они не пишут — пишут «проекты», получают гранты... «Дети капитана Гранта», как называю их я.