Брук и Доминик сели за стол. Она обрадовалась, увидев, как он одним глотком осушил бокал, и сама выпила вина. Не зная, чего от него ожидать и немного нервничая из-за этого, она стала трещать обо всем, что приходило в голову и не было связано с их печальной участью: о собаках, лошадях, болезни его матери и советах Алфриды по лечению разных серьезных недугов.
– Хорошо, что в моем саквояже лежат чудесные травы! И как только мы поедим, я могу подремать, будучи уверенной в том, что сегодня вы убережете нас от всякого зла. Вы человек сильный, гораздо выше и больше многих.
– Вы звените, как журчащий ручеек[2]
.– Не смейте издеваться над моим именем! – выпалила Брук.
– Мне кажется, я имею на это полное право, – отрезал он, хоть и улыбаясь. – И сейчас я способен на что угодно. Кстати, в моем сапоге спрятан кинжал. Удивительно, что меня не обыскали, но я никогда не выхожу из дома без него. На случай, если столкнусь с вашим братом, когда поблизости никого не будет.
Брук вдруг почувствовала, что в комнате нестерпимо жарко, и сбросила ротонду. Она не могла отвести глаз от губ Доминика, а перед ее мысленным взором мелькали яркие картины их поцелуев.
Наконец она перевела взгляд на его руки и представила, как они ласкают ее груди.
Должно быть, сейчас он думает о том же самом. Так почему же не относит ее на кровать?
Но пока что он продолжал говорить о своем:
– И увидев вас, я вспомнил, что вполне способен одолеть с дюжину злодеев. Все будет хорошо. Если нас станут преследовать во время побега, я избавлюсь от преследователей.
Брук хихикнула, но тут же сообразила, что ему не до нее, и поэтому объявила:
– Я так устала!
– В таком случае поспите, – снова предложил Доминик. – Я разбужу вас, когда настанет время уходить.
Очевидно, он не понял ее намека на то, что неплохо бы ему к ней присоединиться. А Брук не могла справиться со своим желанием и боялась, что закричит, если он немедленно не начнет ее целовать.
– Думаю, вы слишком много выпили, – сказал Доминик, когда она, пошатываясь, направилась к постели.
– Возможно, – пробормотала Брук, принимаясь раздеваться. Она не понимала, что делает. Сняла платье, чулки и туфли, а затем распростерлась на мягком покрывале. И вдруг услышала его стон.
– Жарко, – пожаловалась она, приподнявшись на локте. – Вам не жарко?
Вид у него сделался более чем удивленным. Или он так реагирует на зелье?
– Я хотела поблагодарить вас за Сторм, а еще за то, как вы защищали меня сегодня.
– Благодарить меня сейчас? – изумился Доминик. Но тон его был шутливым.
Глядя ему в глаза, Брук похлопала по одеялу, приглашая его лечь рядом. Он резко втянул в себя воздух, шагнул к кровати, растянулся рядом и медленно, ласкающе провел по ее руке до плеча.
– Уверены?
Она ни в чем не была уверена, если не считать того, что она жаждала вновь ощутить его губы на своих. Сердце билось так, что было трудно дышать, и голова шла кругом. Она ответила Доминику тем, что притянула его голову к своей, и их губы наконец встретились.
Прикосновение было изысканным, утонченным, а поцелуй стал невысказанным обещанием. Брук надеялась, что поцелуй воспламенит страсть, как в ту ночь в развалинах. Ей не терпелось поскорее окунуться в эту страсть, и именно поэтому через несколько мгновений она сама положила ладонь на его затылок и, охваченная внезапным нетерпением, притянула ближе.
И тут же ощутила его страсть. Но он старался сдержать ее, и Брук не понимала почему. Неужели он выпил вина не из того бокала?
Но теперь это было не важно, не важно все, кроме ее нарастающего желания, которое усиливалось с каждым его прикосновением. Он покусывал ее шею и тут же зализывал укус языком. Глубокий поцелуй сопровождался едва заметными прикосновениями пальцев, гладивших ее лицо. Он сводил ее с ума!
Наконец, пьяная от страсти, Брук сжала его лицо ладонями, чтобы Доминик не мог отстраниться. Но он ответил на это тем, что перевернул ее на живот и навис над ней, обдавая ухо горячим дыханием.
– Медленно. У нас впереди часы.
Не было у них часов! Сюда могли снова вторгнуться, и тогда возможность будет потеряна, скорее всего, навсегда. Дверь не заперта… то есть заперта, но только для них – это они не могут выйти, а сюда войдет кто угодно.
Но Брук ничего этого не сказала, она была слишком захвачена тем, что делал с ней Доминик.