Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ)

Нору освещал неяркий желтоватый свет. Когда слезящиеся от пыли глаза привыкли к полумраку, стало заметно, что свет идёт от покрывавшего стены мха. Чтобы не задевать головой потолок, я сняла шляпу, задышала и, сопротивляясь приступу клаустрофобии, сосредоточилась взглядом на полу. Рядом, согнувшись и заполонив собой всё пространство, замер Иорвет. Мауно махнул рукой в угол, и, сталкиваясь локтями и плечами, мы втиснулись на рогожки, сложенные у стены. Низкая для нашего роста нора оказалась узкой, но длинной — мы могли свободно вытянуть ноги и не мешали хлопотавшему старейшине. По периметру были разложены полосатые коврики, а у противоположной стены под бурым скоплением грибов, похожих на те, что растут на деревьях, стоял глиняный кувшин. Из подземной комнаты в стороны уводили коридоры. В них я старалась не смотреть — перед глазами тотчас вставал лаз, в котором я застряла в пещере Михала-Великана. В норе не было душно — из коридоров тянуло тёплым воздухом, пахнущим кислым молоком. Я задумалась, насколько огромной и разветвлённой, вероятно, была тилликская система нор. Мауно скрылся в коридоре, лишь слегка пригнув голову.

— Может, удастся разузнать что-нибудь, — тихо сказал Иорвет.

— И поесть, — мечтательно дополнила я.

Он хмыкнул. Мауно появился из тоннеля в сопровождении тилликов. Один поставил перед нами кувшин с водой, другой водрузил в центре комнаты крохотный табурет, а третий опустил на пол поднос с глиняным графином и тремя миниатюрными чашками. Старейшина потёр руки и торжественно уселся на табурет.

— Нет еды, нет радости, — произнёс он. — А нет гостей, нет счастья.

Он, казалось, и впрямь был рад нам. Круглое лицо сияло, и не верилось, что несколько минут назад при всём народе он сердито отшлёпал Тапио. Было очень странно и уютно сидеть в узком земляном мешке где-то на краю земли, когда наверху свистел ветер, а рядом крохотное шерстяное существо, подобных которому я видела разве что в фантастических фильмах, хлопотало, привечало и разливало по чашечкам беловатую жидкость.

Иорвет поджал под себя ноги и взял протянутую чашку. Мутная жидкость без запаха оказалась самогоном.

— С тех пор как Хранительницы закрыли путь на перевал, никто не ходит, — произнёс Мауно.

— Почему закрыли путь? — спросил Иорвет.

Старейшина вздохнул.

— Война была. Были люди из-за гор, были чародеи, были тростниковые люди. А потом никого не стало. Стали мы жить, как деды жили. Только вот арак выпить не с кем.

Он опрокинул в себя чашку, фыркнул. Я заметила, как из грибницы на стене в кувшин упала капля воды.

— Не проходил ли тут четыре зимы назад… человек, — это слово далось Иорвету с трудом, — с такими ушами, как у меня? Со шрамами на лице?

— Много кто ходил, да вы же, люди, все на одно лицо! Всех не упомнишь. Были и со шрамами, и без рук. А некоторым так и голова бы не помешала. А что он вам?

— Это… мой брат, — ответил Иорвет. — Куда он мог пойти дальше?

— В дне пути касба стоит, — старейшина задумался, подбирая слова, — крепость, по-вашему. Шала. Если в пустыне не заплутал он, то мимо бы не прошёл. Несколько зим назад чародеи её захватили, резня была. Если твой брат успел раньше, то, может, и обошлось. А после — никто не мог пройти. Страшные люди. Мы уж думали уходить из этих мест — да как уйдёшь от горы Синнита? Лишь там тили рождаются, а тиллику без тиля жизни нет.

Я достала из сумки блокнот Умута, показала Мауно, тот отпрянул.

— Дрянная вещь. Дрянные люди. Держитесь от них подальше.

— Кому сейчас принадлежит касба Шала? — спросил Иорвет.

— Хранительницам. Спасли нас от чародеев, да только путь на ту сторону гор перекрыли. Поговаривают, что новый путь нашли, далеко на юге. Может, оно и к лучшему… много чего несли с дальних земель, что молодёжи не на пользу. Мой дед был бы рад. И я должен быть рад. Да только просит душа знать, как оно там, в большом мире. Странники вроде вас, бывало, арака выпьют, расскажут. Караваны из столицы ходили, купцы с товарами. А теперь мы сами по себе. Даже табак закончился.

Иорвет отвязал с пояса кисет и пересыпал в тряпицу содержимое. Мауно радостно захлопал в ладоши, бережно и с поклоном принял дар.

— Я вам подсоблю, дам письмо для Хранительниц. Суровые они, с письмом-то полегче будет.

Из коридора высунулась любопытная морда тиля, перекрыв собой проход, послышались окрики и шлепки, и морда втянулась обратно. Тиллики расставляли плошки с едой. На крохотных блюдечках горками лежали поблёскивающие в свете мха надутые гусеницы, глянцево-жирные жуки с оторванными крыльями и подозрительные шарики слизи. Иорвет достал из сумки остатки змеиного шашлыка и выложил на поднос. Глаза Мауно заблестели, он ухватил кусок одной рукой, а другой подвинул нам тарелку с гусеницами. Я отпрянула, упёршись в монолитное плечо Иорвета, который, выразительно посмотрев на меня, протянул руку, по примеру старейшины сложил пальцы щепоткой и отправил в рот гусеничное угощение. Мауно одобрительно кивнул.