Очень хотелось солнца

Впрочем, предновогодняя суета вроде бы царила у метро: поодаль, возле гастронома, был выгорожен елочный базар, откуда, вкусно мешаясь со свежестью порхавшего легкого снежка, пахло хвоей. Но обычного ажиотажа вокруг старательно выставленных «товарным боком» елок почему-то не наблюдалось. В какой-то момент у Николая подвело живот – продираясь сквозь активно гомонящую торгующую толпу, плотно облепившую подземный переход, он поймал привычные ароматы праздничного стола: сырокопченой колбасы, мандаринов, лимонов. Спускаясь по лестнице вдоль плотной шпалеры невеселых, возбужденных желанием поскорее сбыть свой товар, излишне тепло одетых тетушек, держащих в руках блестящую елочную мишуру, разноцветные стеклянные шарики, Дедов Морозов и Снегурочек, явно вытащенных из старых чемоданов, он едва не перевернул, запнувшись, деревянный магазинный ящик, на котором были выложены желтые бананы…

В метро было не менее уныло, чем на улице, – казалось, что подступающий праздник принакрыт едва заметным траурным флером.

Зато центр потряс его воображение. Он шел по Новому Арбату, удивляясь количеству неизвестных ему, хорошо, до блеска, отполированных шикарных машин: мимо него неторопливой акулой, как ни в чем не бывало, проплыл даже белый длиннющий «Кадиллак»! – совершенно такой, каким он видел его только в американском кино. Ярко сияли праздничные витрины, до такой степени отмытые, что казались невесомыми, за стеклами которых томно изгибались манекены в умопомрачительных вечерних туалетах, с бокалами шампанского в руках и самыми разнообразными, ярко убранными елками за спиной. Стеклянный куб, на котором нервным неоном размашисто светилась надпись «Ночной клуб», вспыхивал и переливался разнообразными огнями, ко входу то и дело подъезжали эти самые шикарные машины, и оттуда выпархивали дамы в роскошных шубах и мужчины в костюмах-тройках под распахнутыми дорогими тонкими дубленками… Бравурная музыка витала над улицей, далеко разносясь в холодном вечернем воздухе, и, казалось, снежинки плясали ей в такт… Многочисленные магазины были полны народу, из дверей вываливались мамы с улыбающимися детьми, руки их были полны ярких, «по-европейски» упакованных покупок…

Во всем этом великолепии Николай вдруг отчетливо почувствовал себя лишним: каким-то «человеком не отсюда», нелепым, неловким, портящим всю эту радостно-суетную картинку своим отнюдь не праздничным настроением, по-мужицки небритым, с неухоженным лицом, довольно простенькими курткой и шапкой… Он прямо физически ощутил, как сами собой, помимо его воли, стали ссутуливаться плечи, опускаться к земле лицо, ноги отчего-то ускорили шаг, потому что кому-то внутри него страстно захотелось как можно быстрее ликвидировать свою неуместность здесь, проскочить никем не узнанным, ни с кем не поздоровавшимся – а он и впрямь стал бояться встретить знакомых! – раствориться, сделаться незаметным, и, ей-богу, будь у него с собой шапка-невидимка, то натянул бы ее на себя без всяких колебаний. В какой-то момент, свернув наконец в нужный ему переулок, даже облегченно вздохнул: здесь было пусто и тихо, и можно было шагать, ни перед кем не стесняясь самого себя.

Отыскав нужный дом – старинный, с высокими потолками и причудливыми окнами, он в недоумении остановился перед подъездом. Дверь была заперта, сбоку блестел новенький кодовый замок.

Николай с тоской скользнул взглядом по стеклам: Лилия Ивановна жила на втором, но куда выходили ее окна, он, естественно, не знал. Да и не кричать же ему было на весь двор: «Лилия Ивановна, откройте!»

Минут через пятнадцать начал приплясывать: декабрь, однако, оказался сыроват, и поэтому довольно быстро стало зябко. Из носа на холодном воздухе противно закапало, и он обнаружил, что не взял с собой носового платка, отчего стал неприятен сам себе еще больше.

Примерно через полчаса во дворе появилась плотная женщина, ведущая за руку маленького ребенка в ярком комбинезоне. Николай напряженно следил за ней глазами и мысленно с облегчением вздохнул, когда стало понятно, что они направляются в нужный ему подъезд.

Проходя мимо, женщина недобро покосилась на него и начала набирать код. По закаменелой ее спине ощущалось, что она не слишком рада присутствию Николая.

Дверь запищала и открылась, женщина пропустила вперед себя ребенка и с неприязнью оглянулась, ощупывая Николая взглядом. Нет, она его не боялась. Она просто не хотела, чтобы он входил в подъезд вместе с ними.

Понимая, что уже опаздывает на час, а возвращаться домой ему просто не на что, он вдруг непривычно для самого себя просительным тоном быстро-быстро проговорил:

– Вы не беспокойтесь… я к Лилии Ивановне…

Женщина смерила его взглядом:

– К Лилии Ивановне? Вы?

Ледяной тон буквально огорошил Николая, и он почувствовал, как невольно сжался.

– Да, я… а что? У нее розетки надо починить… Она меня пригласила…

– Ах, так вы мастер, – смилостивилась женщина. – А что же это она вам код-то не сказала?