Очень хотелось солнца

– Как?! – обрушивался он на меня всем своим кипучим темпераментом. – Вы же пропустили самое главное!

– Но помилуй… Я посмотрел первую часть… О ней столько говорили… А я пожалел, что пошел. Пожалел, что в кинотеатрах не выдают такие специальные пакетики, как в самолете… ну, когда тебя это… тошнит… там столько крови, что я просто не смог себя заставить через год смотреть вышедшую вторую часть… там все так бессмысленно… там же просто убивают, и все, – неловко оправдывался я.

– Что-о-о?! – ревел он мне в ответ. – Бессмысленно?! Просто убивают? Да там не просто убивают, там… Там надо уметь смотреть!

– Ну все, отец, ты попал, – смеялся Витек, выходя на кухню за очередной порцией шампанского для гостей. – Он теперь до утра не заткнется… Нашел свежие уши…

– Ты че! – кричал красный от досады Егор. – Ты понимаешь, твой отец не видел второго «Убить Билла»! Это же позор! А еще профессор! Чему вас там только учат в вашей профессуре! Да там самый смысл! Если смотреть фильм, учитывая вторую часть…

Витек, крепко сжимая пальцами горлышки бутылок, хохоча во все горло, исчезал туда, где дымили, орали и танцевали, а вдохновенный Егор растолковывал мне, уже изрядно седеющему несмышленышу, в чем, собственно, заключается глубокий замысел «удара пяти пальцев».

К утру, когда сын, чуть не силой вызволив меня из кухонного «киноплена», вызвал такси и, сажая в машину, извинялся за то, что Егор, такой-сякой, так и не дал нам «хорошенько пообщаться», я не разделил его тревог за мою утомленность от «навязчивого» собеседника.

– Ты знаешь, Витек, Егор – удивительный человек! Он одержимый, увлеченный! А это по нынешним временам дорогого стоит! Мы договорились, что я приду к нему в гости и он подробно, чуть не покадрово покажет и объяснит мне смысл этого самого «Убить Билла». Знаешь, это для меня целый мир…

– Ох, отец. Говорю – ты попал… На самом деле только у Нельки хватает терпения до конца его выслушивать! Заморочит он тебя, как ее заморочил! Ну смотри, дело хозяйское, – явно меня не поняв, пожал плечами сын, стиснул на прощание руку и захлопнул дверцу – у подъезда, зорко бдя сцену моего отъезда, уже пританцовывала его девушка, всем своим видом намекая, что, пока он возится со мной, остальные уже запустили самые красивые и яркие петарды…

Так примерно через пару недель я впервые оказался у них. Купив, как положено, цветы и дежурную «Ночку» к чаю, чуть волнуясь отчего-то, я позвонил в коричневую дверь на втором этаже дома в одном из московских далеких «спальников». Позвонил и… в самом деле попал, задержавшись рядом с этими людьми на неполные два года, в течение которых чуть не каждую неделю проводил в этой квартире как минимум сутки.

Дверь открыла Нелли (теперь я знал, как зовут эту прекрасную статую). У ее ног, разглядывая меня так же не мигая, как и хозяйка, стоял огромный бобтейл. На его шее красовался гигантский розовый бант.

Повисла неловкая пауза, в результате которой под прицелом двух пар глаз я все же выдавил из себя:

– Я к Егору… Он дома?

– Нет еще.

И мне показалось, что в небольшой светлой прихожей зазвучал клавесин: так мелодичен был голосок, произносивший эти немногие слова чуть нараспев.

– Да вы проходите… Он скоро придет. Фанни, подвинься, пожалуйста…

Бобтейл тряхнул своими шикарными кудрями и пересел едва ли на сантиметр дальше, все так же ни на секунду не отводя от меня взгляда.

– Это вам, – я протянул букет. – А это к чаю. – И протянул тортик.

Бобтейл посмотрел на хозяйку, словно спрашивая, будет ли она брать что-то из моих рук или уже пора на меня кидаться?

– Фанни! Это же наши с тобой любимые подмосковные розы! Смотри какая прелесть!

Что-то завораживающее было в этом слабом, тихом, каком-то беспомощном, беззащитном голосе. Он не был богат интонациями, скорее Нелли говорила монотонно. В однообразии, в сочетании с довольно высоким тембром и таился секрет странного покоя, который наступал в присутствии этой женщины. Я поймал себя на том, что не столько засматриваюсь на нее, сколько заслушиваюсь этой нехитрой мелодикой, словно ребенок – маминой колыбельной.

– Что же вы на пороге-то стоите! Фанни, пойдем поставим розы в вазу.

Фанни с сомнением покосилась на хозяйку, видимо уточняя, можно ли меня тут оставить одного. По ей одной понятным знакам решила – можно, и нехотя снялась вслед за Нелли.

Я осмотрелся.

Из необыкновенно светлого квадратного коридора прямо передо мной была отворена дверь в комнату, где виднелся угол белоснежной двуспальной кровати, покрытой розовым узорчатым покрывалом. Сквозь причудливые, почти прозрачные, с перемежающимися полосами персикового и белого шторы тускло просвечивал уличный фонарь. Его синеватый ореол дублировался в темном глубоком зеркале белого комода в углу, отчего в небольшой комнате все казалось таинственным и сказочным.

Слева коридор через арку перетекал в кухню, где горел приглушенный свет. Но что там, я рассмотреть не успел – Нелли с Фанни и вазой возвращались ко мне.

Бобтейл снова занял пост возле меня, настороженно принюхиваясь. Я начал расстегивать куртку, собака напряглась.