Нелли погасила верхний свет. Загорелись и разлили привычный мягкий полумрак настольные торшеры. И тут только я понял, что именно полное освещение в этой комнате раздражало меня более всего – вспомнил, что ни в один из вечеров, когда бывал здесь, оно не зажигалось. В его свете все мягкие, так нравящиеся мне краски и линии этой комнаты становились какими-то беспощадно-плоскими, аляповатыми, теряли свое уютное очарование – я вдруг заметил, как плохо обработаны панели «икеевской» мебели, грубоват пластик цветочных горшочков, рамочек и статуэток, простовата ткань кресел и дивана…
– Я, можно сказать, сижу жду, – обидчиво тянул Егор, отставляя стулья. Теперь его глаза сверкали привычным азартом, бликовали озорными бесенятами. – А вы решили меня кинуть? Нель, ты слышала? Вадим Петрович собрался уходить!
– Зачем? – Нелли неторопливо собирала со стола тарелки. – Мы совершенно не собираемся вам мешать, да, девочки? Уйдем сейчас на кухню, там посудачим… давно не виделись… А вы располагайтесь – фильм и правда хороший. Я уже его днем посмотрела.
Девицы согласно кивали, активно снуя между кухней и комнатой, отчего возникали суета, толчея и завихрения. Счастливая Фанни с визгом и лаем сопровождала каждого входившего и выходившего из комнаты, все говорили одновременно, гомонили, тараторили, смеялись.
И я растерялся. Для меня в этот вечер произошло слишком много, но… оказалось, что ничего не произошло для непосредственных участников этих событий. Или они так хорошо маскировали свои чувства?
Но нет. Все вновь было так, как это было всегда, все эти месяцы, словно не приходил сюда только что Сергей Иванович с дорогим букетом и браслетом, не сидел во главе стола…
Я ничего не понимал. Что-то внутри меня требовало немедленно уйти, но прежняя решимость стремительно отступала под возвращающимся обаянием привычного уюта и покоя, под напором тяжелого чувства необходимости отсюда возвращаться в пустую квартиру, а внезапно возникшая возможность остаться нарастала во мне унизительной радостью.
– Кончайте-ка вы эти свои церемонии! – Егор, отставив стулья, взялся за складывание стола. – Неудобно и прочее… Забирайтесь на свой диван. Сейчас мы с вами выпьем еще хорошего вина – а вино хорошее он привез, плохого у него не бывает…
И снова ни в интонации Егора, ни в выражении его лица не было ничего, что, казалось мне, должно было бы быть… Вообще все вокруг были так ровны в своем поведении, так убедительны, милы, что в конце концов я стал ругать себя за то, что дурно думаю о людях, и сдался.
– …и «поплывем». Фильмец, я вам скажу… Трейлер, по крайней мере, замечательный и многообещающий. Да и Нелька говорит: классный.
Пространство уже приняло знакомый и привычный мне облик: собрали громоздкий обеденный стол, снова, почти вплотную примкнув к журнальному, на своих местах угнездились глубокие кресла. Засветилась плазма, Егор, плеснув мне и себе из бутылки, оставленной нам девушками, уселся на полу. Везде побывавшая, из всех рук получившая лакомство, довольная и счастливая Фанни, как всегда, взобралась на горку подушек, которыми, по обыкновению, снабжала меня Нелли, пристроила мне на колени лохматую обаятельную морду и подставила розовое пузо для чесания. Плазма мигнула, пошли обязательные рекламные ролики…
И мы «поплыли». Словно после камня, брошенного в озеро, постепенно по поверхности угасли круги ряби, замерли посторонние звуки, вернулась и улеглась вокруг привычная «герметичная» уютная тишина. Ее не портило даже доносящееся из кухни едва слышное жужжание женских голосов…
На экране маленький мальчик, невесть откуда взявшийся в квартире, цепко держа за руку, вел взрослого, повидавшего виды главного героя по изгибам замысловатого прошлого… Егор то и дело подливал нам вина, от которого не наступало опьянение, лишь приятная легкость во всем теле…
Покой… И снова безмятежный, драгоценный душевный покой обнял меня своими мягкими лапами, обволок и расслабил, отстранив, осадив и похоронив под собой все странности этого вечера.
Сознание того, что до утра еще далеко, что вся моя суетная жизнь где-то там, за стенами этой квартиры, что она пока не может достать меня своими царапающими лапами, окончательно похоронило во мне все сомнения. Понимание того, что еще никто и ничто долго не отнимет у меня этого тихого уюта, что часов двенадцать мне не надо думать ни о том, чтобы не сгорел на плите чайник, ни о том, что хорошо бы договориться с А. о подработке, ни о походе в магазин, ни о готовке осточертевших мне макарон, что пока можно не думать о забарахлившем холодильнике и вызове мастера, что все это далеко-далеко от меня сейчас и подступит ко мне когда-нибудь потом, завтра, опьяняло и умиротворяло.
Где-то посреди фильма уехали девицы, заходила и говорила Нелли, то исчезала, то появлялась Фанни… А я все плыл и плыл в волнах вновь убаюкавшей безмятежности и немудрящего сюжета, который в конечном итоге вдруг увлек меня настолько, что я стал путать его перипетии и собственные воспоминания.