Очень храбрый человек

– Я не говорю, что происходившее с Вивьен Годен в порядке вещей, – продолжал Гамаш более мягким тоном. – Конечно не в порядке. Конечно, возникает искушение сделать что-нибудь, что угодно, чтобы прекратить это. Ужасно, когда мы, люди, поклявшиеся защищать, не можем выполнить клятву. Когда человек, о виновности которого нам доподлинно известно, оказывается недосягаем. Когда он продолжает нарушать закон, а мы бессильны ему помешать. Но гораздо хуже, когда коп становится на путь преступления. Вы меня понимаете?

– Да, сэр.

– Реально? – спросил Гамаш.

Агент Камерон какое-то время размышлял над ответом и наконец кивнул.

– Это еще не все, – произнес Гамаш своим обычным голосом. – Вы не думали о том, как такая угроза подействует на человека вроде Карла Трейси? Вы действительно считаете, что угроза напугает его и он перестанет применять насилие к жене? А если она приведет его в еще бо́льшую ярость? И на ком он будет вымещать эту ярость? На вас – или на своей жене?

Наступила пауза – Камерон обдумывал вопрос, который раньше не приходил ему в голову.

– Последствия, – сказал Гамаш. – Мы всегда должны думать о последствиях наших действий. Или нашего бездействия. Это не обязательно изменит наши поступки, но мы должны отдавать себе отчет о последствиях. Таков договор, заключенный между нами и народом Квебека: люди с полицейскими удостоверениями и оружием должны себя контролировать.

– Да, сэр.

– Bon[14].

По крайней мере, теперь он понял, почему Камерон сам не поехал вчера на ферму.

Гамаш снова сел:

– Продолжайте, агент Клутье.

Воздух в кабинете все еще потрескивал от напряжения, но атмосфера возвращалась к нормальной.

– Вы не знаете, у Вивьен были какие-нибудь друзья, с кем мы могли бы поговорить? – спросила Клутье. – Кто-нибудь, у кого она могла бы находиться сейчас?

Камерон отрицательно покачал головой:

– Трейси не называл никаких имен, и никто не появился, не выказал беспокойства.

Они получили представление о жизни Вивьен, и то, что им открылось, не радовало.

Женщина, изолированная на отдаленной ферме. Это один из тревожных указателей на вероятность жестокого насилия. Полного контроля над жертвой.

– Может быть, какие-то слухи? – не унималась Клутье.

– Вы имеете в виду любовный роман? – спросил Камерон. – Если что и было, то мне об этом неизвестно.

– А у Трейси есть какие-нибудь друзья?

– Собутыльники, – ответил Камерон. – Но даже они, похоже, исчезли. Когда я в последний раз видел его в городе, он выпивал в одном заведении на окраине.

– Название? – спросила Клутье, начиная входить во вкус.

– «Le Lapin Grossier».

– «Грязный кролик?» – спросила она, пока он писал название.

– Скорее вонючий, – ответил Камерон.

– «Непристойный кролик», – уточнила Флобер. – Это заведение со стриптизом.

Разговор подходил к концу.

– Спасибо за помощь, – сказал Гамаш, вставая.

Он снял свою куртку со спинки стула.

– Что вы будете делать теперь, позвольте узнать? – спросил Камерон.

– Мы собираемся навестить месье Трейси, – ответил Гамаш.

– Хотите, чтобы я поехал с вами?

Гамаш заколебался. Он почти готов был отклонить предложение, в свете последней встречи Камерона с Карлом Трейси, но вдруг подумал, что это может пойти им на пользу. Да, Камерон не имел права угрожать Трейси, но дело уже сделано. Гамаш, будучи реалистом, знал, что если он появится с этим агентом, то шансы пролить свет на истину повышаются.

– Если вы не возражаете, – обратился Гамаш к коммандеру, и та кивнула. – Это будет полезно. Вы покажете нам дорогу.

– Сейчас, только возьму куртку, – сказал Камерон.

Когда он вышел, коммандер сказала:

– Мне очень жаль, что он угрожал Трейси. Я не знала.

– Вот как? Жаль?

Коммандер Флобер покраснела:

– Я понимаю, почему он так себя вел.

Гамаш задумался на секунду, глядя на закрытую дверь, за которой исчез этот крупный человек.

– А что за шрамы у него на лице? – поинтересовался он. – Непохоже на спортивные травмы.

– Непохоже. Отцовское наследство.

Гамаш глубоко вздохнул и покачал головой. Получается, что Боб Камерон превратил свою боль, страдания, ощущение предательства во что-то полезное? В спорт? А теперь в защиту других?

Или он научился у отца чему-то другому?

Гамаш вспомнил тот холодный монреальский день и ту игру. Он сам, Рейн-Мари и их сын Даниель, закутанные в одеяла, смотрят финал Кубка Грея. Они слышат столкновения, стоны, крики с поля.

Они видят проявление жестокости, когда мощный левый полузащитник нашел жертву. И вот он стоит над сбитым на землю игроком команды противника и распахивает руки в первобытной демонстрации доминирования.

Под дикие аплодисменты. Под одобрительные крики.

Не занимается ли он этим и сейчас, но только в полицейской форме?

Уже в машине, следуя за автомобилем агента Камерона, Гамаш спросил у агента Клутье:

– Что вы о нем думаете?

– О Камероне? Не знаю.

– А вы подумайте.

Она наморщила лоб:

– Он называл ее «мадам Годен», но когда сердился, то называл по имени.

– Oui. Во время вашего утреннего разговора вы упоминали, что она беременна?

Клутье мысленно вернулась к этому разговору:

– Нет.

– Понятно.

Тем не менее агент Камерон знал, что Вивьен ждет ребенка.