Очень мелкий бес

— До свидания, Олег Мартынович, — вежливо сказала Людочка, подхватила сумочку и вышла вон.

4

Каляев сидел на скамейке, курил и думал о своем романе. Старушки, которые выгуливали по аллее детей, глядели на него с подозрением: Каляев прикрывал нос от тополиного пуха платком, и струйки дыма вырывались из-под переплетенных желтых букв «А» и «К». Курить ему, конечно, не следовало, но он всегда закуривал, когда вспоминал о романе, который, с тех пор, как он познакомился с Андропкиным, не продвинулся и на десяток страниц. Можно было бесконечно костерить Конотопова, сбившего его с пути истинного, но Каляев понимал, что виноват сам. Это было тем более обидно, что поначалу роман писался легко.

Идея, положенная Каляевым в основу романа, была ровесницей русской литературы и отражалась уже в названии «Лишний человек нашего времени». Сюжет держался на взаимоотношениях главного героя, писателя Григория Александровича Двинского, и юной поэтессы Мэри; действие, сдобренное обильными авторскими отступлениями, происходило в доме творчества, где Двинский отдыхал после нескольких месяцев, проведенных в стреляющей Чечне, и вмещало события, обыкновенные для мест такого рода; выделялся разве что безобразный скандал с мордобоем, навязанный Двинскому молодым офицером, пребывающим в послегоспитальном отпуске и, несмотря на позднюю осень, ходившим в распахнутой шинели: под шинелью была видна блестевшая на пятнистой гимнастерке медаль «За отвагу». Впрочем, сама драка описывалась вскользь, а вот предшествующий ей спор был приведен подробно, так, будто Каляев записал его где-то на диктофон и затем расшифровал фонограмму.

Задача, которую Каляев поставил перед собой, выглядела столь же наивно, сколь и невыполнимо. «Все должно быть, как в жизни», — сказал он себе однажды и после делал вид, будто не знает, что в литературе, «как в жизни», быть ничего не может — даже в его романе, где прототипами действующих лиц выступали Бунчуков, Порту­лак, Панургов и иже с ними, и даже не прототипами, а как бы отчасти соавторами, поскольку изо дня в день подкидывали Каляеву новый материал. «Как в жизни» получалось только то, чего Каляев искренне не желал: Двинский, вопреки его стараниям, смахивал на него самого, и ничего тут не помогало — и то, что он наделил своего персонажа бледностью и хладнокровием, тогда как сам был розовощек и отличался непосредственной реакцией; и то, что тот был лет на десять старше него, когда-то служил в армии офицером и писал на армейские темы, тогда как военное образование самого Каляева ограничивалось институтской военной кафедрой; и то, наконец, что Двинский был холост, женщин презирал и бедную Мэри ни капельки не любил, а Каляев давным-давно женился, обожал вращаться в женском обществе и частенько влюблялся. Было нечто такое — неуловимое, но и ощутимое вполне, — что вынуждало Каляева, перечитывая поутру написанное за ночь, в ужасе хвататься за голову и бормотать: «Господи! Да это же я сам! Белиберда какая-то!..» В конце концов он устал с собой бороться и отдался на волю волн, в оправдание себе вспоминая шутку, которую мадам Бовари выкинула с Флобером.

И вот сейчас, затягиваясь горьковатым дымом и ощущая противный ком в горле, Каляев думал о том, что роман остановился вовсе не потому, что его соблазнил легким заработком Конотопов, а потому, что идея с Двинским-Печориным насквозь фальшива, и все ассоциации с аллюзиями фальшивы, и сюжет... «Надо все сжечь и писать от первого лица», — вдруг решил Каляев и — увидел Людочку, перебегающую через дорогу. Она пересекла трамвайную линию, остановилась у заборчика и стала оглядываться.

—  Эгей, прекрасная девушка, вы случайно ищете не меня?! — закричал Каляев и помахал Людочке рукой.

Людочка хотела крикнуть в ответ что-то вроде «Вас, прекрасный юноша!», но оробела и, перебравшись через заборчик, выдавила:

— Ну вот...

— Вот ну! — передразнил ее Каляев, выбросил сигарету и спрятал платок в карман. — Итак, главный пункт нашей программы: мы идем покупать подарок Бунчукову. Курс зюйд-норд-вест, и в ногу не идти, дабы не создать угрозу резонанса, в результате которого возможно обрушение тверди земной и тверди небесной, а также погнутие земной оси. Обопритесь, прекрасная девушка, на мою крепкую мужскую руку, и я введу вас в новый, доселе неизвестный вам мир, который и без вас был неплох, а с вами станет столь хорош, что тот, кто сам его не увидит, ни за что в его существование не поверит. Вперед!