Очень откровенно

Я переспала с Никольским через день после того, как вернулась из больницы. А потом прыгнула в постель Долгих, и не испытывала никаких угрызений совести, только неловкость. Я позволила довести себя до оргазма на пляже и беспрекословно отдалась им обоим. А сейчас боюсь посмотреть ему в глаза?

Нет, это не страх.

Это обида. Щемящая болезненная обида на то, что я увижу в их отражении: шлюху. Девку, которой платят, чтобы она в любой момент подставляла себя любому количеству их друзей. Да, дорогую, стоящую баснословных денег, но шлюху, на которую нет смысла смотреть иначе.

Это уже не исправить и не изменить, но я все равно чувствую, как где-то там, где стучит сердце, что-то ноет.

– Эй…

Я отбиваюсь, пытаюсь вырваться и не дать себя обнять, но Долгих все равно прижимает меня к себе.

– Ну и зачем ты согласилась? Неужели думала, что будет как-то по-другому?

Я не выдерживаю. Слезы проливаются на щеки, их так много, что на рубашке Олега (где, кстати, он взял чистую?) расплывается мокрое пятно.

– Ты знаешь, зачем!

Бью его по плечу от бессильной ярости.

– Знаешь! Я понятия не имею, как может быть, я ничего не помню! И если не вспомню, не сделаю то, что вам нужно, отправлюсь в тюрьму и даже не буду знать, за что!

– Алина, – со вздохом говорит Долгих, – я не дам отправить тебя в тюрьму. И я ведь разрешил тебе отказаться. Скажи, девочка, в какой момент я заставил тебя думать, будто не отвечаю за собственные слова?

Я мотаю головой, чтобы не слушать его, но голос Олега обладает удивительной и даже магической способностью пробиваться через любые эмоции.

– Ты ничего не сделала. Никто не пострадал, только имущество, претензии по которому легко отозвать. Я не отправляю в тюрьму за отказы в постели. Идем.

Он сажает меня в машину. Остатки сил резко меня покидают, я не могу даже пристегнуться. Слегка дрожат руки, но чем дальше мы оказываемся от клуба, тем легче становится дышать.

– Прости, – тихо говорю я.

– За что?

– Я пыталась. И мне было хорошо, правда…

– А потом – плохо. Да, так бывает. Не все в мире сводится к физическому удовольствию.

– А к чему оно сводится? – устало спрашиваю я, не надеясь, в общем-то, на ответ. – К деньгам?

– Что-то к деньгам, что-то к сексу, что-то к другим, менее раскрученным, вещам. Мир многогранен, детка. Иногда довольно жесток. Иногда – а точнее, часто – такие, как я, покупают секс за деньги.

– У таких, как я.

– Если бы это было так, ты бы не рыдала сейчас у меня в машине.

– Твоя теория не выдерживает критику. Раньше меня не смущали условия сделки. Судя по обрывкам воспоминаний, до удара по голове моральные принципы дремали где-то очень глубоко.

– Раньше… мы не знаем, что было в твоей голове раньше.

Я морщусь, сжимаясь в дверцу машины. Отвращение к себе, которое я чувствую, кажется совершенно новой эмоцией. Я еще не ненавидела себя так сильно, как сейчас.

– Да хватит! – Голос снова срывается и слезы начинают течь с новой силой. – Я подписала контракт дважды, с удовольствием трахалась с вами в первую поездку и трахалась бы во вторую, если бы не долбанулась головой. Спасибо, что поддерживаешь меня, придумывая сказки о моей исключительной порядочности, но история о том, что я настолько ненавидела групповой секс, что пыталась самоубиться, взрывая яхту, не выдерживает никакой критики.

Олег, к моему удивлению, смеется. Что смешного в том, что мне противно от самой себя?!

– Да, ты права, писателем мне не быть. Не умею придумывать сюжеты. Зато когда-то я был хорошим хирургом. Знаешь, что это значит?

– Что раньше тебе не хватало денег на баб, а теперь можно позволить себе простить десять лямов самой милой?

– Милой?! Тебе?! Да я еще не встречал второй такой язвы! Это значит, что у меня отличная, но специфическая память. Я запоминаю мелочи, такие, на которые человек обычно не обращает внимание. Вообще это довольно неудобно, когда во время секса случайно нащупываешь лифоузел и размышляешь, к кому бы на консультацию послать подружку. Я очень, очень хорошо знаю человеческий организм, я подмечаю детали, о которых обычный человек даже не подозревает. И плевать, что прошло много лет с моей последней операции.

– Поздравляю, ты крутой. Но как это относится ко мне?

– Мы занимались сексом десятки раз. Наедине и в компании Никольского. У меня было достаточно возможностей изучить каждую клеточку твоего тела…

Я чувствую, как меня снова бросает в жар, и едва удерживаюсь от того, чтобы зарычать. Да что со мной такое?!

– Я не знаю, кто ты, но не Алина Аксенова.

Я замираю и кажется, что весь мир вместе со мной.

Звуки тонут в гулких ударах сердца, таких сильных, что не хватает воздуха.

– Что? – онемевшими губами спрашиваю я.